Мертвая женщина играет на скрипке
Шрифт:
Фырканье сзади усилилось, сопение замерло.
— Никого конкретно не имею в виду! — отмахнулся Петрович. — Как там нейросетка себе это все считает, я в деталях не знаю, но, по юзеркейсам судя, попадает на отличненько. И вот ты знаешь, что юзерица А к тебе неровно дышит на 80 из ста, а юзерица Бе — на те же проценты смотрит мимо. Легко докачать репу с А до койки — это, в среднем, около 90, — но у А сиськи маленькие и ноги кривые. Или пойти сложным путем и начать охмурять Бе, потому что у нее с сиськами все хорошо и ноги от ушей. Но есть шанс, что и с Бе
— И что, люди на такое соглашаются? — поразился я. — Это же как-то… Ну, не знаю. Слишком напоказ, что ли.
— Это, мой консервативный друг, называется «геймификация реальности», самый писк. Алё, юное поколение, у вас репа включена?
— У всех включена, — буркнул Виталик и густо покраснел, — а как иначе?
— Вот, видишь, они уже по-другому и не умеют. Не знают, как подойти, как посмотреть и чего сказать. А тут… Стоп, а кабель, сука, где? Заболтали вы меня!
Я посветил на стену — кабель-канал куда-то пропал. Вообще, мы как-то долго шли для одного отдельно взятого подвала. Сыроватый темный кирпич сменился каменной кладкой, в воздухе все сильнее пахло землей и гнилью.
— Ой, блин… — Виталик резко побледнел.
— Пошли обратно, мы не могли далеко уйти.
Мы развернулись и пошли обратно, светя на пол и стены. Койка, значит, около 90? Ну, в среднем?
Забавненько….
Подвал сыроват, душноват и мрачноват, но я не беспокоился — мы шли, никуда не сворачивая, и заплутать было негде. Вскоре вернулись к кирпичным стенам и даже невесть чем напуганный Виталик стал выглядеть пободрее. Наверняка у них тут страшилки про этот подвал в полный рост — дети такое обожают. Черная рука, гроб на колесиках — такое. Будь я гроб на колесиках, самое тут бы и катался. Вон, и колея есть…
Я присмотрелся — на грязном полу подвала были следы, как будто кто-то тащил санки. Но меня напрягло другое — это были единственные следы. Наших следов не было.
— Да где этот чертов кабель уже? — сказал раздраженно Петрович.
— Может, мы куда-то не туда свернули? — неуверенно предположила Настя.
— Да не сворачивали мы! Вот и стены кирпичные… Хотя… — Петрович подсветил своим смартом, — другой кирпич-то. Тот посветлее был и покрупнее, я заметил, когда кабель-канал проверял. Может, и правда свернули… Давайте назад и внимательно, светите во все стороны, ищем развилку.
Виталик тихо всхлипнул. Я украдкой посмотрел на него — вид у парня стал окончательно негероический. Лицо бледное, руки трясутся, в глазах слезы.
— Нам конец, — сказал он негромко, — нам конец…
Вот еще не было печали. Паникеров нам тут не хватало.
— Так, юноша! — оборвал я его. — Кончай соплю разматывать. У тебя что, клаустрофобия?
— Вы не понимаете, — он заламывал руки, как Пьеро из провинциального ТЮЗа, — нам не выбраться…
Я укоризненно посмотрел на дочь. Она выразительно пожала плечами — мол, кто же знал.
— Так, — воззвал я к остаткам его разума, — мы тут полчаса от силы,
— Вы не понимаете, — пацан трагически взмахнул конечностями, — не понимаете…
— Не-а, не понимаем, — подтвердил я.
Настя взяла его за локоть, успокаивая. Парень замолк, и только драматически вздыхал, как раненый дюгонь. Черт, моя дочь достойна чего-нибудь получше этой размазни! Впрочем, так думают все родители всех дочерей мира.
Возвращались назад по следам, отчетливо видным на грязном полу, однако коридор из тесаного камня все не появлялся. На единственной встреченной нами развилке налево шел кирпичный сводчатый ход, направо — сплошная деревянная крепь из потемневшего горбыля.
— Что за хрень такая? — выразил общее мнение Петрович. — Вот же наши следы… Или не наши?
Я присмотрелся внимательнее, присев с фонариком к полу. Даже такому хреновому следопыту, как я, было понятно, что здесь шли не четверо, а двое. Как я раньше не заметил? Я наступил рядом — рифленый след моего кроссовка ничуть не походил на оставленные какими-то ботинками с квадратным каблуком отпечатки, смазанные, как будто прошедшие тут шаркали и волочили ноги.
— И куда нам теперь? — спросила Настя. Голос ее прозвучал напряженно, но пока без паники.
— Намконец, намконец, намконец… — тихо бормотал себе под нос трясущийся Виталик.
— Давайте опять назад, — поколебавшись, ответил Петрович, — и еще внимательнее. Скорее всего, мы бродим рядом с нужным проходом, но почему-то его проскакиваем. Идем не торопясь, светим под ноги и на стены.
— У меня батарейка садится! — пожаловалась Настя.
— Отключи радиомодули, все равно тут не берет.
— Что?
— Режим «авиа».
— Поняла.
В четыре пары глаз и три фонарика, шаг за шагом, дошли до того места, где повернули в прошлый раз. Нашли единственное ответвление, но настолько узкое, что мы никак не могли вылезти из него и не заметить.
— Ерунда какая-то, — расстроенно сказал Петрович, — где ж мы так лопухнулись?
— Неважно, — ответил я, — давайте искать ближайший выход и выбираться наверх. Там и сориентируемся.
— Нам не выбраться! — трагически воскликнул Виталик, но мы пренебрегли его мнением как излишне эмоциональным.
Пошли вперед. Коридор несколько раз свернул под небольшими углами и внезапно закончился. Перед нами была такая же кирпичная стена. Тупик.
— Что за бред? — сердился Петрович. — Кто тянет под землей такой коридор в никуда? Ничего не понимаю…
Мы промолчали, только Виталик тихо всхлипывал. Развернулись и пошли обратно. Развилки с деревянным проходом не нашли — коридор закончился аркой, за которой пошел тоннель из тесаного камня.
— Вроде в таком уже были! — приободрился Петрович. — Мы на верном пути!