Мёртвые душат
Шрифт:
В замке Глюм, как вскоре по прибытии узнал Чичеро, постоянно пребывало довольно много гостей. Неделя на неделю не приходилась, иногда гостей набиралось до пятидесяти, иногда оставалось малое число, примерно соответствующее числу погибших от вечных червей в рассказе Плюста.
Отношение к гостям у гостеприимного великана варьировало. Наезжали гости, которые его совсем не интересовали; с ними он интенсивно общался в течение короткого времени, затем они быстро уезжали. Попадались и такие гости, к которым он испытывал явный интерес. С ними он, бывало, за день не перекидывался
— Поговорите с господином Плюстом, только он лично может выдать пропуск за пределы замка.
Они долго, порой годами ждали своей очереди поговорить с Плюстом, а иногда встречали в замке Глюм свою смерть. Уйти отсюда просто так, без согласования, ни у кого бы не получилось. Слишком глубокий ров окаймлял замок, слишком ядовитые испарения поднимались с его дна. Даже если бы какой-то из гостей владел искусством левитации и вздумал совершить побег, его полёт остановила бы башня, метавшая молнии.
А ещё за такими недобровольными гостями следили, казалось, все прочие обитатели замка: не только стражники и слуги, но конюхи, псари, повара, горделивые пыточных дел мастера, «ложные гости», а также некоторые из настоящих гостей, желавшие заслужить благодарность свыше.
Надо ли говорить, что Чичеро оказался среди категории постоянных, хронических гостей замка, на которых хозяин внимания не обращал, но обращали его подручные. Вот доброго Ома из Мнила из замка дорогого друга выпустили (если не выдворили) едва ли не на следующий же день.
Посланник о том узнал совершенно случайно и не успел потолковать с беспомощным великаном, которому Плюст, помнится, обещал помочь в допросе обокравшей его карлицы. Уж верно, допрос этот теперь состоится не в интересах бедняги Ома.
Основным занятием наглого великана Плюста и множества его гостей были самые разнообразные развлечения. Науки, к коим хозяин прибегал на доступном ему дилетантском уровне, тоже были средством развлечения. Многие бальзамировщики и некроманты, которые служили помощниками и экспертами при реализации научных планов неугомонного Плюста, в своё время перешли в свой придворный статус из категории гостей.
И теперь некоторые гости прибывали в замок ради заработка. Но если они пытались развлекать великана и других гостей на классический манер — то успеха не имели. Так, циркачи Кло и Амур — наследники мастеров древнего цанцкого искусства метания стилетов — вызвали у обитателей замка только зевоту. С какой точностью ножи не метай, мертвецу они не повредят — откуда же взяться азарту?
Зато потехи самого Плюста вызывали у публики неизменный горячий интерес.
Своеобразные развлечения устраивал великан. Каждый вечер он выходил на балкон, нависающий над прямоугольным внутренним двором замка, глубоким и на нижних ярусах совершенно глухим, напоминающим бассейн со спущенной водой. По двору слонялось 70–80 обездоленных теней, которые тут же отмечали его появление и в алчной надежде поднимали к небу свои вытянувшиеся клювы.
На серебряном подносе слуги выносили великану плоды граната особого
Закатное солнце посылало на балкон к великану последние лучи и он щелчком пальцев возжигал факелы. Те озаряли погрузившийся было во тьму двор, дабы ему самому и случающимся в замке гостям удобно было лицезреть предстоящее зрелище.
— Души-души, га-га-га! — ухмылялся он во весь рот — и крошил теням, томящимся в глухом дворике зёрнышки граната. Тени набрасывались на угощение, начинали его клевать, отталкивая друг друга, между ними завязывались потасовки, кто-то кого-то рвал.
Когда зёрнышки гранатов, выписываемых из Цанца ежемесячно в строго ограниченных количествах, подходили к концу, ноздреватый великан оборачивался к своим гостям и говорил:
— Вот сейчас будет потеха!
И потеха действительно следовала. Голодные тени сплетались в алчный клубок, клевали, а затем грызли друг друга, в воздух взлетали их прозрачно-серые ошмётки. Поднятый ими вой отражался эхом в каменных стенах замка. Дребезжали витражи со сценами Адских наслаждений, раскачивались люстры в зале за спиной зрителей, на пиршественных столах лопались тарелки, гасли свечи в высоких канделябрах.
Ноздреватый великан в какой-то момент насыщался зрелищем и переходил к какому-то иному виду насыщения: он зажмуривался, вцеплялся в перила балкона, на его круглых щеках появлялся румянец, алые губы причмокивали. Гости в такие моменты испытывали головокружения и тошноту: похоже, вместе с тенями великан высасывал и их.
О дальнейшей судьбе своего коня, с которым его разлучили в первый же день, Чичеро узнал немного. Коня отвели на конюшни, посещать которые постоянным гостям Глюма было воспрещено. Вот гости-однодневки на конюшни допускались, и некоторые из них, как будто, видели там необычного для этого замка коня вороной масти, всё ещё не освежёванного.
Судьбой же карлицы Бокси стала пыточная камера. Её немного пожгли калёным железом: не то чтобы она упорно молчала до сего момента, но очень уж хотелось великану увидеть свои пыточные решётки в действии. Ну, а насмерть её засекли уже розгами. Её секли и приговаривали что-то вроде такого: «Не бери чужого!». На спине у неё появлялись всё новые красные полосы, пересекающиеся с розовыми полосами ожогов, создавая немудрёный узор. Чичеро уж и не припоминал, откуда у него такая красочная картинка происходящего с Бокси; во всяком случае, собственными глазами он её не наблюдал.
Тактикой пребывания Чичеро в замке Глюм стала осторожная безмятежность. Он не протестовал ни против чего, подозревая, что наглый великан его провоцирует. Он не искал встречи с хозяином Глюма. Он с благодарностью принял отведенную ему комнату, хотя дверь в неё изнутри не запиралась. Он исправно посещал ежедневные замковые зрелища, делая вид, что его они возбуждают (тут надо признаться, что к концу первого месяца пребывания в замке зрелище рвущих друг друга на части голодных теней действительно стало его возбуждать).