Мертвые канарейки не поют
Шрифт:
Они договорились, что примут решение на следующее утро. Рита взяла с родителей честное слово, что они пока ничего предпринимать не будут. А затем отправилась к себе в комнату, рухнула на постель – и в течение нескольких секунд заснула.
Это была первая ночь из множества предыдущих, когда ее не мучили кошмары, она не просыпалась в холодном поту, не вскакивала в ужасе, уверенная, что кошмар в тайной комнате на даче Барковских все еще продолжается.
Девушка открыла глаза и поняла, что настало утро. И что она проспала целую ночь, ни разу не пробудившись.
Рита
Так и есть, в квартире было слишком тихо.
Босиком выбежав из своей комнаты, Рита убедилась, что осталась в квартире одна. Суббота была у родителей выходным днем. И, если бы они куда-то ушли, непременно – в этом она не сомневалась – предупредили бы ее. Или хотя бы оставили на кухонном столе записку.
Но никакой записки на кухонном столе она не обнаружила.
Рита испугалась. А что, если отец и мама…
Что, если она решили совершить какую-то благородную глупость?
В этот момент раздался звон ключей и щелканье замка, входная дверь открылась, и Рита увидела на пороге маму, груженную сумками: она была на рынке. И, понятное дело, не одна – отец ей наверняка помогал.
– Мамочка! – кинулась к ней Рита, чувствуя, что у нее с души камень свалился. Значит, все ее предположения были сущими глупостями. – оброе утро!
– Доброе утро, ребенок! – заявила мама с улыбкой, хотя Рита отметила, что в уголках ее рта затаилась скорбь. – Решила тебя с папой не будить, когда уходила на рынок – вы так сладко спали…
Вздрогнув, Рита уставилась на маму и пробормотала:
– А что, разве папа был не с тобой?
Они обе бросились в гостиную, где на раздвижном диване спали родители: постель была убрана, а диван заправлен. И отца нигде не было видно.
Мама опустилась на стул и закрыла лицо руками, а Рита бросилась к ней.
– Что он задумал? – воскликнула она. – Скажи мне, ты ведь знаешь?
Мама, плача, ответила:
– Понимаешь, мы полночи потом говорили на кухне о том… О том, как следует теперь поступить. И я была на твоей стороне, считая, что пока ничего предпринимать не нужно. Потому что мы имеем дело с могущественными и жестокими людьми. Но папа…
– Мама, скажи мне, что он решил сделать! – заявила Рита, и мама тихо произнесла:
– Понимаешь, он сказал, что… Что Барковские, особенно старший, не достойны, чтобы… Чтобы жить! И что он сам готов их пристрелить. Однако мне удалось убедить его, что это затея крайне глупая. И что ничего криминального не стоит предпринимать…
Пристрелить…
Они переглянулись, а затем бросились в кладовку, где в металлическом ящике хранилось охотничье ружье. В молодости отец был заядлым охотником, но потом на это хобби у него стало оставаться все меньше и меньше времени, и на
Дверца металлического ящика, обычно всегда запертого на ключ, который отец хранил у себя в портмоне, была приоткрыта.
И ружья там не было.
Запричитав, мама схватилась за дверной косяк, а Рита принялась судорожно раздумывать. И отчего-то вспомнила, что адвокатский офис Льва Георгиевича работает и по субботам.
– Думаю, нам надо срочно ехать к Барковскому в контору. Она находится где-то на Театральной. Если мы прямо сейчас отправимся…
В этот момент зазвонил телефон.
Отца они обнаружили в отделении милиции в центре города -звонили именно оттуда. Маму просили приехать, потому что отец был задержан. Подробностей не было, однако Рита, сопровождавшая маму, не сомневалась, что отец совершил какую-то большую глупость.
Впрочем, отец, к которому их допустили, так не считал. Он явно гордился тем, что попытался совершить, но, к своему огромному сожалению, так и не сумел воплотить в жизнь.
Точнее, в смерть.
Потому что, как и опасалась Рита, прихватив охотничье ружье, отец отправился к адвокатскому офису Льва Георгиевича Барковского и, ворвавшись туда, потребовал, чтобы его проводили к шефу.
Тому самому, который изнасиловал его дочь и которого он намеревался наказать.
Однако Барковскому повезло: того на этих выходных в офисе не было. Отец, не веря, что это так, попытался прорваться в кабинет Льва Георгиевича, даже выстрелил из ружья в потолок, чем вызвал суматоху в офисе, после чего его скрутил подоспевший охранник.
Обо всем этом отец, явно гордясь своим поступком, поведал жене и дочери, сетуя только на одно – что Барковского в конторе не было.
– И что бы ты сделал? Застрелил бы его? – спросила в ужасе мама, и отец, важно кивнув, ответил:
– Ну, или отстрелил бы ему первичные половые признаки. Такому, как этот, они не требуются.
Рита же, переговорив с одним из милиционеров, поняла, что у отца дела плохи. Его обвиняли в разбойном нападении, попытке убийства и ограблении.
Ничем хорошим это ему не грозило. По совокупности он мог получить от восьми до двенадцати лет. И все только потому, что решил восстановить справедливость и покарать негодяя, надругавшегося над его дочерью.
Отец же ничего и слышать не желал о каком-то суде и возможности оказаться за решеткой, уверяя, что все это недоразумение, правда на его стороне и его скоро выпустят.
Его не выпустили. А мама через несколько дней, полных тревоги и ужаса, побеседовала с каким-то чином из прокуратуры и совершенно отчаялась. Потому что тот сообщил, что дела плохи, улик хоть отбавляй, и им придется на долгие годы расстаться с отцом.
Мама в одночасье состарилась, постоянно плакала, а Рита думала только об одном: по сути, все произошло из-за нее.