Мертвые канарейки не поют
Шрифт:
– Какие такие? – уточнила Рита. – Насиловать девственниц?
Лев Георгиевич замялся:
– Ну, почему сразу насиловать. И почему девственниц. К тому же, Ритка-маргаритка, ты уже больше не принадлежишь к этой редкой ныне категории…
– Вашими стараниями, хотите сказать? Да, это так. Спасибо за ненавязчивое напоминание. Как я могла забыть, Лев Георгиевич, – проронила Рита, – ведь первым мужчиной в моей жизни стали вы. Хоть и против моей воли…
Барковский, кашлянув, сказал:
– Ну, тут имеется клуб по интересам. Знаешь,
Рита воззрилась на адвоката. Он что, на полном серьезе предлагал ей заняться сексом пожестче с его дружками?
– Среди них есть весьма влиятельные люди! – заявил Барковский. – Такие, которые твоего папашку в два счета из тюрьмы вытащат! Так что подумай…
– Подумаю. Весьма польщена вашим щедрым предложением. Вижу, что заслужила ваше доверие, приложу все человеческие и, быть может, нечеловеческие усилия, чтобы его оправдать. Однако на данный момент ни морально, ни физически, все же помните о моей недавней резекции матки, не готова пойти по кругу, Лев Георгиевич. Вы ведь понимаете?
Барковский вздохнул:
– Ну вот, ты обиделась. А зря. Ну ладно. Забудь об этом предложении. Наверное, ты еще не готова. Давай сначала второй раз наедине встретимся, а потом при случае вернемся к этому разговору. Может, ты изменишь свое решение.
Больше всего Рите хотелось запульнуть во Льва Георгиевича чем-то массивным, наподобие стоявшего на его письменном столе малахитового пресс-папье.
Положив ладонь на ручку двери, Рита повернулась и произнесла:
– Может, и вернемся. Но пока меня это совершенно не занимает. Понимаю, вам хочется покрасоваться перед своими влиятельными дружками, но тогда сами с ними и спите. И последний вопрос. Жертв вам поставляет, заманивая их к вам в логово, ваш сын Гоша. Причем сам в оргиях он участия не принимает. Как вам удалось его заставить сделать это?
Лицо Льва Георгиевича переменилось, он произнес:
– Гошу ты не трогай, он хороший парень. Все, что происходит, происходит между тобой и мной. Значит, в субботу, в три часа? Я заберу тебя у памятника Тургеневу… И поедем ко мне, там никого, кроме меня, не будет!
Отчего-то Рита не была в этом уверена и подозревала, что Барковский хочет завлечь ее к своим дружкам, в этот мерзкий клуб по интересам для высокопоставленных садистов.
Похоже, редкостным скотом был не один Лев Георгиевич.
– Непременно буду там, Лев Георгиевич! – провозгласила Рита, выходя в коридор. – А потом мы поедем к вам на дачу, и вы там снова меня изнасилуете. Чао!
Выкатившись из кабинета адвоката, Рита на ватных ногах бросилась по коридору прочь и остановилась только тогда, когда, давно уже покинув адвокатскую контору, неслась по одной из центральных улиц города.
Получилось! Получилось! Получилось!
Она зашла в одно из кафе, заказала себе что-то первое, что попалось на глаза в меню, даже не сообразив, что
Там, закрыв дверцу кабинки на замок и трижды перепроверив, что ворваться снаружи никто не может, Рита осторожно запустила руку в декольте и вынула оттуда миниатюрный приборчик, который был прикреплен к ее телу при помощи лейкопластыря.
А затем, поднеся его к уху, нажала кнопку «Replay».
Послышался голос Льва Георгиевича Барковского:
«… – Понимаю, ради папки своего сюда пришла. Ну да, ему ведь реальный тюремный срок грозит, и тебе это прекрасно известно…»
Звук был отменный, качество прекрасное. Что же, она нашла верное применение деньгам, полученным от Барковских: приобрела в специализированном магазине миниатюрный диктофон, засунула его под платье и отправилась в контору ко Льву Георгиевичу.
Где тот, вызванный ею на откровенность и отчасти спровоцированный, наговорил много лишнего. В том числе признался, что изнасиловал и ее, и других женщин. И предложил ей снова быть им изнасилованной.
Этого должно хватить.
Переложив диктофон в сумочку, Рита вернулась в зал кафе и, обнаружив, что заказала себе молочный коктейль и пирожное с земляничной начинкой, с аппетитом набросилась на них.
Сидевший перед ней лысый усатый мужчина, в очередной раз прослушав запись, презентованную ему Ритой, в потрясении повторил:
– Это просто сенсационный материал!
Рита тоже так считала, поэтому обратилась не в милицию, где у Барковского все было схвачено и имелась масса осведомителей, не в городскую прокуратуру, где работали его лучшие друзья, а к журналисту областного телевидения Харламову, который в течение последних лет вел разоблачительно-аналитическую программу «Суд идет!».
Харламов, усатый лысый дядька, впрочем, не такой уж и старый, выводил на чистую воду коррупционеров, нерадивых чиновников и вороватых предпринимателей. Его ненавидели, боялись – и перед ним заискивали.
Родители Риты, как и множество других жителей города и области, прилипали к экранам телевизора, когда два раза в месяц, по субботам, выходил новый выпуск программы «Суд идет!».
На Харламова было совершено несколько покушений, впрочем, провалившихся, он постоянно с кем-то судился, но именно это и утвердило Риту в мысли о том, что обратиться надо именно к нему.
Что она и сделала.
– Вы думаете, его можно будет прижать? – спросила Рита, и Харламов, усмехнувшись, ответил:
– О, безусловно! Конечно, он будет заявлять, что это подделка, однако мы назначим голосовую экспертизу.
Посмотрев на Риту, они произнес:
– О Барковском уже давно ходят всякие нехорошие слухи. Ну, то, что тип скользкий, это понятно. Лучший друг местных мздоимцев и наших областных бонз – в этом тоже нет ничего удивительного. Но то, что он насильник-рецидивист, ни в какие рамки не укладывается!