Мертвые канарейки не поют
Шрифт:
Гоша, прошествовав мимо нее, процедил:
– Хорошо, сделаю, что могу. Только держи язык за зубами. И пусть твой отец тоже язык не распускает. Потому что если наболтает лишнего, ничего не удастся поправить.
Ага, значит, его проняло!
Схватив молодого человека за локоть, Рита сказала:
– Твой отец ведь держит тебя в заложниках? Ты тогда не врал о том, что ты, как и я, жертва, ведь так? Я могу тебе помочь…
Странно, но ее любовь к Гоше все еще не умерла, и ей хотелось помочь
Стряхнув ее руку, Гоша, уже нацепивший маску надменности, заявил:
– Не понимаю, о чем ты ведешь речь. А теперь оставь меня в покое. И вообще, больше мне не докучай. Если будет что-то новое, тебе сообщат!
И он направился ко входу в здание юридического факультета.
Отца выпустили на следующий день. Рита поразилась тому, как отец изменился: поседел, похудел, оброс серебряной бородой, в одночасье постарел, даже как-то посерел.
Однако по-прежнему не отказался от идеи покарать обидчика своей дочери. Потому что был уверен в грядущем торжестве справедливости – и указывал на то, что его выпустили под подписку о невыезде.
Рита не стала ему говорить, каким образом она добилась его временного освобождения. Она хотела большего: чтобы с отца сняли все обвинения. Однако через два дня его вызвали на допрос.
Оттуда он вернулся поникшим и присмиревшим. Его боевой задор прошел, и они о чем-то долго говорили с мамой на кухне. А когда вышли, то отец глухо сказал:
– Не буду скрывать, ребенок, дела обстоят не самым лучшим образом. Однако я на суде все скажу, в том числе и почему взял ружье и направился в офис Барковского… Хотя почему только на суде? Меня на следующей неделе снова на допрос вызвали, там и сообщу, что он тебя изнасиловал…
– Папа, нет! – заявила Рита. – Ты что, разве не понимаешь, что этим все усугубляешь?
Однако отец, как это с ним бывало, принял решение и не собирался от него отказываться.
Рита поняла, что ей надо что-то предпринять.
Входя в офис Барковского в центре города, она чувствовала, что волнуется. Потому что или сейчас, или никогда. Бросив на себя взгляд в большое зеркало, висевшее в приемной, Рита осталась довольна тем, что увидела.
Но все зависело от того, останется ли доволен Барковский-старший.
Она надела то же самое платье, в котором была в тот памятный вечер, когда прибыла на семейный сабантуй, а на шее у нее покачивался – на починенной цепочке – бабушкин янтарный кулон.
Эффектная секретарша поинтересовалась причиной ее визита, а Рита, посмотрев в потолок, увидела большое свежее пятно: наверняка наспех заделанную дырку от выстрела.
– Мне не назначено, однако я уверена, что Лев Георгиевич уделит мне пару минут, – произнесла она и добавила: – Скажите, что его желает видеть Ритка-маргаритка.
Секретарша явно удивилась, однако кодовое слово возымело действие, и Риту буквально через минуту проводили по коридору к стеклянной двери, за которой
Тот, облаченный, как водится, в элегантный, на этот раз темный, костюм-тройку, встретил ее на пороге.
– Можешь идти, Линочка, – велел он секретарше, и Рита заметила плотоядную ухмылку на лице Барковского.
Когда дверь закрылась, он, сверкая изумрудными глазами, сказал:
– А на тебе те же шмотки, что и в тот вечер. Или ты всегда ходишь в одном и том же?
– А вы, Лев Георгиевич, имеете в виду, что на те деньги, которые вы отвалили мне за мое изнасилование, я могу скупить половину местного вещевого рынка? – произнесла с вызовом Рита.
Пройдясь по просторному кабинету, она остановилась около огромного стола и, усевшись на него, закинула ногу на ногу.
А затем с вызовом посмотрела на Барковского.
Тот, облизывая губы, сказал:
– А знаешь, я ведь знал, что ты меня навестишь. Гоша, конечно же, поведал мне о вашем разговоре. Один звонок, и твоего папашку выпустили под подписку о невыезде…
Перекидывая ногу на ногу в другую сторону, Рита заявила:
– Ну да, вы ведь у нас не только насильник, но еще и серый кардинал. Стоит вам звякнуть прокурору или судье, и все тип-топ.
Барковский, подходя к ней, усмехнулся:
– Ну что, право же, за выражения, Ритка-маргаритка! Насильник…
Его рука легла ей на коленку. Рита на мгновение закрыла глаза, стараясь унять внезапную дрожь. Ее взгляд упал на массивное малахитовое пресс-папье, которое покоилось на столе.
Если таким шибануть Барковского по лбу, то мало не покажется. Но что это даст?
Речь шла о судьбе ее отца, поэтому она не имеет права давать задний ход. И тем более поддаваться влиянию сиюминутных аффектов.
Хотя мысль о малахитовом пресс-папье ее немного успокаивала.
– Насильник, – произнесла она с нажимом. – А как еще прикажете вас величать? Вы ведь заманиваете к себе на дачу недалеких девственниц и, опоив их какой-то гадостью, жестоко насилуете, так, Лев Георгиевич?
Ухмыляясь, Барковский продолжал лапать ее коленку, явно желая запустить руку и в другие места, но Рита, перекинув ногу на ногу в обратном направлении, смахнула его ладонь.
– Смотрю, тебя заводят грязные разговоры, Ритка-маргаритка? – произнес тот. – Иначе ведь не пришла бы. Тебе что, понравилось? Ты что, еще хочешь?
Рита, глядя ему прямо в глаза, заявила:
– Вы ведь редкостный скот, Лев Георгиевич. Почему вы это делаете?
Барковский, стоя уже вплотную к ней, так, что она ощущала аромат его дорогущей туалетной воды, прохрипел:
– Потому что люблю трахать таких, как ты, Ритка-маргаритка. Но не просто трахать, а насиловать. Такой уж я горячий мужчина. Только не говори, что тебе не понравилось. Ведь вижу, что понравилось. Ты ведь, задрав хвост, снова ко мне прибежала за очередной порцией секса. Может, прямо здесь этим и займемся?