Мещане
Шрифт:
Генерал Трахов поник в восторге головою; Хвостиков одобрительно улыбался; у Татьяны Васильевны слезы капали из глаз. Критик был очень опешен.
– Если вы отрицаете право рассуждать, так и вы не имеете его! произнес он.
Бегушев ответил ему презрительным взглядом.
– Нет, Александр Иванович может рассуждать. Я с ним сослуживец и знаю его храбрость, - заметил генерал.
Актриса при этом взмахнула глазами на мрачную и все-таки величавую фигуру Бегушева.
Критик, подумав, что Бегушев, в самом деле, может быть черт
– Туркам англичане очень помогают!
– сказал вполголоса Офонькин сидевшему около него старичку.
– А нам бог поможет, - отозвался тот.
– Меня в этой войне одно радует, - продолжал Бегушев, - что пусть хоть на время рыцарь проснется, а мещанин позатихнет!
– Так, верно!
– подхватил Трахов.
– Верно!
– согласился и граф Хвостиков.
"Верно!.." - хотел было, кажется, сказать и Долгов, но, однако, удержался, вспомнив, что мещане все-таки ближе к народу, чем рыцари, и предположил сейчас же доказать это своим слушателям.
Но в это время один из лакеев что-то такое тихо сказал Бегушеву, а потом и графу Хвостикову. Оба они с беспокойством встали с своих мест и вышли в переднюю. Там их дожидался Прокофий.
– Аделаида Ивановна меня прислали сказать, что госпожа Мерова умерла, проговорил он своим монотонным голосом.
Бегушев побледнел, а граф Хвостиков выпучил глаза и затрясся всем телом.
– Ты врешь!.. Не может быть!
– едва имел силы сказать Бегушев.
– Все кончено!
– воскликнул, опуская голову, граф.
– Умерла!
– повторил Прокофий как бы с некоторым даже чувством.
– А доктор был ли позван?
– спрашивал Бегушев.
– Меня Аделаида Ивановна послали за вами, а своего этого старичонку Дормидоныча - за доктором, - отвечал Прокофий, оттенив слова "старичонку Дормидоныча" величайшим презрением.
Генерал, проворно вышедший вслед за гостями своими в переднюю и совершенно не знавший, что Мерова живет в доме у Бегушева, недоумевал, по какому случаю Прокофий тут очутился и почему Аделаида Ивановна его прислала.
Граф Хвостиков, Бегушев, а также и Прокофий немедля же уехали, так что генерал не успел ничего от них хорошенько и узнать.
– Что такое случилось?
– спросила Татьяна Васильевна, когда он возвратился в столовую.
– Дочь графа одночасно умерла!
– объявил генерал, садясь на свое место, и ничего не мог больше есть: перед ним живо рисовалось пикантное личико Меровой.
– Царство небесное!
– произнесла, крестясь, Татьяна Васильевна.
– Она так еще молода была, - заметил Офонькин, которого тоже несколько поразило это известие.
– Всем смертным умирать придется!
– выразился равнодушно Долгов: он понимал страшное значение смерти только в книгах и на сцене, а в жизни нет.
– Всем, всем, - пробормотал старичок.
– Но зачем Бегушева тоже вызвали?
– пожелала знать Татьяна
– Вероятно, как приятеля графа, - объяснил генерал.
Вскоре затем актриса и Офонькин попросили позволения встать из-за стола и уехать. Хозяева их не удерживали. Старичок тоже поднялся вслед за ними.
– А драма хороша, хороша!
– шамкал он.
Татьяна Васильевна после того ушла к себе, но Долгов и критик еще часа два спорили между собою и в конце концов разругались, что при всех почти дебатах постоянно случалось с Долговым, несмотря на его добрый характер! Бедный генерал, сколько ни устал от дневных хлопот, сколь ни был томим желанием спать, считал себя обязанным сидеть и слушать их. Как же после этого он не имел права считать жену свою хуже всех в мире женщин! Мало что она сама, но даже гости ее мучили его!
Бегушев и граф Хвостиков, ехавшие что есть духу домой, всю дорогу молчали. В зале их встретил доктор.
– Умерла?
– спросил его Бегушев.
– Да, разрывом сердца, - отвечал тот.
Бегушев первый вошел в комнату умершей. Точно живой лежал маленький труп Елизаветы Николаевны. Бегушев взял ее руку; но та уже начала холодеть. Граф упал на колени перед трупом.
У постели Меровой сидела Аделаида Ивановна и, закрыв лицо руками, потихоньку плакала. В углу комнаты стояли Минодора и Маремьяша.
– Как она умерла? Не рассердили ли вы ее чем-нибудь?
– спросил их почти грозно Бегушев.
– Чем нам их рассердить? Мы и в комнату к ним даже не входили, ответили в один голос Минодора и Маремьяша.
– Они совсем и не входили, - подтвердила Аделаида Ивановна.
– Сначала Лиза была очень покойна... так внимательно глядела, как я раскладывала пасьянс; но часов с одиннадцати начала все меня спрашивать: "Александр Иванович скоро приедет?.. Скоро?" Я ее успокаиваю, говорю, что ты уехал в один родственный нам дом, высокоаристократический, и что тебе нельзя оттуда уехать, когда вздумается... Она убедилась и стала даже указывать мне карты, которые я забывала перекладывать!.. Только я и не заметила, как это было, вижу, что она приложила платок к лицу и, comprenez*, кровью харкнула... Со мной сделался почти обморок... Я не могу, как ты знаешь, видеть крови и знаю одно, что позвонила...
______________
* понимаете (франц.).
Быстро брызнувшие слезы из глаз старушки прервали ее рассказ.
– А мы после вбегаем, - докончила уже Маремьяша, - видим, что Елизавета Николаевна лежит, закрывши глаза, на постельке, из ротику у них кровь идет, и харабрец этот ходит в грудке!.. Я ее перекрестила три раза, и кровушка унялась.
Бегушев сел на один из стульев.
"На поверку выходит, что это я помог путям природы!" - мучительно подумал он, а потом, обратясь к Минодоре, сказал, чтобы она вышла к доктору и попросила его еще раз завтра приехать; графа Хвостикова и Аделаиду Ивановну он услал в свои комнаты. Старушка поплелась, ведомая под руку Минодорой.