Месть женщины
Шрифт:
Но больше — ту, что мне предстала в храме,
В глазах которой лучше хочешь быть
[9]
.
Ну, и так далее. После второго бокала я сыграла попурри собственного сочинения из «Сильвы». Потом был ноктюрн ми бемоль мажор Шопена, красивые капли слез на глазах мамы, которые (увы, я еще не могу так делать) очень долго не проливались на щеки, роза — ее Л.К., встав на одно колено, преподнес тоненькой скрипачке в строгом крепе с ниточкой жемчуга на шее, Алешино: «Боже, что
Кажется, Алеша «положил глаз» на Л.К. Впрочем, это могло быть тоже игрой.
Муж купал меня в пене — это было продолжением дивного вечера, — с лепестками роз. Л.К. «случайно» заглянул. Я «не успела» испугаться и прореагировать в духе невинного создания — я как раз стояла по колено в этой пушистой пене, и Алеша размазывал по моему животу душистые хлопья. Л.К. успел хорошо разглядеть мое тело в трех зеркалах, почему-то еще не покрытых паром. «О, простите», — это было сказано восхищенно-сдавленным голосом, засим последовал великолепно исполненный жест, означающий на языке театра: «Глазам своим не верю, как ты прекрасна». Алеша почему-то воспринял его в свой адрес — он был в прозрачных нейлоновых трусах.
— Этот тип напоминает мне Жерара Филипа в молодости, — сказал он нарочно громко, чтоб Л.К. услышал, за ним всего мгновение назад закрылась дверь. — Моя любовь к театру и искусству вообще началась с этого обворожительного француза.
Мы спали «валетом», переплетя ноги и прижимаясь, вернее, впечатываясь друг в друга половыми органами.
Снился А-2, и я испытала во сне сильнейший оргазм.
Вечер. Муть на душе. А, пошло все на х…
Мадам явилась на репетицию. Бриллианты во всех местах, фарфоровая улыбка, декольте в коричневых веснушках, которые не берет даже французская косметика, ну и так далее, о чем писать и то противно. Саша играл безупречно, но это была всего лишь игра. Фантик сидел по правую руку от Мадам и то и дело шептал ей что-то на ухо. Нам не сделал ни единого замечания. Мадам поцеловала меня в щеку, навязчиво благоухая «Magie Noire» (эти духи напоминают мне запах пота в интимных местах толстых старух), назвала «русской Сарой Бернар» и тут же сказала, что мне необходимо «получить соответствующее образование». Фраза показалась мне довольно двусмысленной, но, по-моему, Мадам слишком глупа, чтобы знать толк в двусмысленностях. Сделала вид, будто мне в высшей степени безразличны ее слова. (Это, кстати, так и было, но следовало умело донести до публики.) Они отбыли в шикарном лимузине цвета перламутрового кофе с молоком. А-2, разумеется, за рулем. Мне — ни слова, ни жеста лишнего. Доброжелателен, уважает за талант, испытывает дружеское расположение коллеги по искусству. Фантик увел меня к себе в кабинет и налил полстакана портвейна.
— Только без слез. Через две недели Мадам отбывает в Лондон.
— После нее… мне будет противно.
— Не было и не будет. Они вместе уже семь лет. За это время твой Бархатов успел перетрахать две трети женской труппы моего театра и, наверное, столько же, если не побольше, актрисуль из Театра киноактера.
— Она догадывается?
— Не пойман — не вор. Бархатов умелый конспиратор. Подпольщик с царь-пушкой. Пока его хватает на все, даже на искусство. Пока. Когда он превратится в импотента, он перестанет быть актером и сопьется. Могу держать пари. Бархатова ждет унылая старость.
Пью венгерский вермут и смотрю на луну. Чего-то жалко. Себя?..
На
С Л.К. весь вечер. У мамы спектакль, Алеша на кинопробах. У Л.К. легкая простуда — иначе пошел бы в театр «болеть» за маму. Я ему не верю. Рада, что не одна… Распили бутылку румынского «токая». Я валялась на тахте с сигаретой. Хотелось кого-нибудь убить. Сказала об этом желании вслух.
— Убей меня, — предложил Л.К. — Сделаешь доброе дело.
— Не переигрывай.
— Ни в коем случае. Я ненавижу себя на самом деле.
— За что?
Мною овладело, можно сказать, любопытство.
— Я ее разлюбил, но никак не могу выйти из образа.
— Влюбился в кого-то?
— И да, и нет. Скорее всего нет. Устал. Хочется спрятаться в нору. Душа гибнет под бременем греха. Увы, буду грешить дальше. Завязну по уши в тине. Буду бить себя кулаком в грудь и рвать на себе рубашку и в то же время желать переспать с тобой. Ты необычная. Чертенок в шкуре молодого барашка. И это от природы, а не от интеллекта.
Он говорил отрывистыми фразами. Это был новый образ. Образ ли?..
Я рассмеялась и, подняв ноги, стала болтать ими в воздухе. Почему-то стало легко, словно отвалили могильную плиту. Флирт с Л.К. показался забавным, хоть этот тип мне и не нравится — у него раскисшая славянская душа. Но почему бы и не попробовать?
— Ты уверен, что мне с тобой понравится? — спросила я.
— Меня хотят многие женщины.
(Ответ самодовольного самца. Но импотенты редко бывают самодовольны. Впрочем, мой опыт еще не слишком велик.)
— Большая половина из них фригидна и хочет тебя лишь из любопытства, тем более что ты смазлив. Да, шарм у тебя есть, — сказала я, все еще не чувствуя даже намека на желание.
— Ты меня хочешь?
— Только из любопытства.
Минут десять мы перебрасывались репликами подобного рода.
Потом мне стало скучно, и я спросила.
— Веришь во всепоглощающую любовь? Любовь-рок, любовь-наваждение?
— Да. Если б не верил, давно бы пустил пулю в лоб.
— Можешь пустить. Потому что никогда ее не встретишь. А сейчас можем попробовать, на что ты годишься.
Он делал это умело, но быстро выдохся. Я вздохнула, невольно вспомнив А-2.
— Не понравилось? Я сегодня не в форме. Хандра заела. Давай еще.
— Скоро придет мама…
— Да, да, но Нина всегда пьет снотворное, и я бы мог…
Я ухватилась за эту идею.
— Мог бы? Неужели? В таком случае ровно в три в гостиной на диване или на полу.
(Я хорошо знаю мамино расписание.)
— А…
— Думаю, он сегодня дома не ночует. Или же будет к тому времени безмятежно спать.
…Мы занимались этим на ковре. Меня возбуждало мамино посапывание — дверь в спальню оставалась приоткрыта. Но самое острое возбуждение я испытала, когда услышала, как в замочную скважину вставили ключ.
— Все о’кей, — шепнула я на ухо партнеру. — Никаких комплексов.
Я закрыла глаза, чувствуя приближение оргазма. Когда я их открыла, прямо надо мной стоял А-2 и смотрел на меня прищуренно и колюче.
— Она тебе изменила, да? — услыхала я из прихожей голос А-1. Потом его довольный смех. — Не расстраивайся, друг. Cosi fan tutte[10]. Но это хотя бы эстетическое зрелище? — А-1 уже был подле А-2. — Нет, мне не нравится партнер. — (Я уловила в его голосе нотки ревности: похоже, он возлагал на Л.К. какие-то надежды.) — Сань, будь другом, смени его. Камера заряжена.