Месяц за год. Оборона Севастополя. Любовь и смерть преград не знают
Шрифт:
– За солянкой или расстегаями?
– Алексей, твои вопросы всегда просто огорчают…Буду есть дома… Выпишу повара из имеиия. Я не большой любитель черепахового супа, в отличие от Сержа Голицына.
– И луковый суп бесподобен, – добавил Серж, – в офицерской артели обеды задают неплохие…
– Всё лучше, чем у конногвардейцев, где пьют с четверга по четверг, – добавил Михаил Фридрихович фон Розен, – там всё по другому, -то ли с завистью, то ли с сожалением добавил барон.
– Одно не пойму, а чего ты сам в конную гвардию не пошёл?– поддел немца Голицын, – там
– Я не понимаю твоего вопроса, – вскипел фон Розен, – считаешь меня недостойным служить в полку?
– Хватит, – вмешался Залепский, – мы же все друзья, чего нам ссорится?
– В Конной Гвардии, Мишель, свои порядки…И ещё с 1825 года, конногвардейцы на нас косо смотрят, – добавил Серж Голицын.
– Чего же так?
– Они выехали на Сенатскую площадь в походном порядке, при кирасах, касках. Наш полк вышел, словно на обычный смотр, только при палашах, и в дело нас не пустили. Так что были под подозрением потом. Посмотрим, что опять в Петергофе между нашими и конногвардейцами будет твориться. Так что иногда это забавно выглядит, прямо как у Дюма в «Трёх Мушкетерах».
– Так в компанию 1812 года и в Заграничном походе друг другу спину прикрывали?
– Эх ты, Мишель.., Та уж сложилось… Одни семьи годами служат в Кавалергардах, другие- в Конной Гвардии, третьи- в Преображенцах. Но сам понимаешь, в пехоте служить это…
– Но некоторые вообще не служат, как Демидовы?
– Не принимают их нигде в хороших домах, даже богатство бывшим кунецам не помогло. Теперь князьями Сан- Донато стали, здесь все смеются, так они в Италии живут.
– Но и служат сейчас обычно так- поручика гвардии получат, и в гражданскую службу, карьеру делать. В офицеры выйдешь, на полковом празднике насмотришься ещё. Но ты молодец, – и он похлопал по плечу юнкера, – сама Ольга Плещеева тебя отметила. Плохо что ты женат, а то бы и невесту тебе сосватала. Ольга Николаевна, молодая вдова, ей только восемнадцать лет, и она обожает устраивать жизнь молодых, кто ей приглянулся. Собирается у неё в доме небольшой круг приятных людей, и все очень дорожат её обществом.
– Я люблю Марию Петровну, и у нас уже сын, Пётр Михайлович.
– Странно всё это, не суди за мои слова строго, не пойму, что твои отец и мать задумали. Многих в наш полк отправляют, что бы невест побогаче для сыновей приискать. Ну, если ты не Апраксин, не Репнин, не Урусов или Юсупов или Шереметев.
– Или не Голицын, – улыбнулся Залепский.
– Тоже верно…
Так они сидели в этом трактире и доедали легендарные рыбные пироги, запивая их пивом, как в трактир вошёл человек, и сразу направился к столу юнкеров.
– Добрый день, господа. Письмо для господина Залепского, в собственные руки.
– Я- Залепский, – назвался юноша и протянул руку
Вестовой внимательно посмотрел на юнкера, на его друзей, с широченными улыбками на лицах, и отдал голубой, запечатанный сургучом конверт.
Надпись на конверте, выполненная красивым почерком, гласила:
Мишелю Залепскому в собственные руки
Юнкер вскрыл конверт, где
Буду рада вас видеть в четверг, непременно приходите. Вас отпустят из полка, не сомневайтесь. Можете взять с собой и своего друга, он будет рад.
Ольга Плещеева
Юноша спрятал письмо в рукав мундира, постарался сделать непонимаюшее лицо, но губы словно сами растянулись в улыбке, как береза прорастает сквозь камень.
– Все обошёл, всех победил, – подначил товарища Николай Лесков.
– Сходи непременно, – тихо сказал Серж, – такие дамы не терпят небрежения. Посидишь, поразвлекаешь общество. Ни к чему тебя такое приглашение не обязывает. Люди приятные там бывают, литераторы, поэты, художники. Сам собой, и свитские, близкие к государю.
– Ты то там бывал? В доме Ольги Николаевны?
– У нас немного другой круг, хотя был принят и Плещеевой. Потом к Шереметевым сходим, как в корнеты выйдем.
К вечеру друзья вернулись в полк, оставалось недалеко до отбоя. Никита не спеша раздевался, но вс так же был не весел. Сел а стол, зажег свечку, и принялся корпеть над бумагой, старательно выводя буквы. Наконец, закончил, отдал письмо денщику, сунул ему двадцать копеек на извозчика.
– Опять письмо?
– Опять…
– Пошли в четверг со мной, прогуляемся, после шести по полудни, – предложил Мишель, – одному не так весело. В кофейню Жерара сходим.
– Годится… Четверг же завтра?
– Завтра и собираемся!
***
День в полку заканчивался зимой рано, и Репин с Залепским принялись одеваться. Никита с удивлением видел, как тщательно готовит Яким мундир барина, а сам Мишель одевает колет вместо вицмундира. Репнин усмехнувшись, оделся также.
– Это в кофейню?
– Мы же кавалергарды, Никита, мы должны блистать. Яким! собирайся, выходим! – крикнул Залепский.
– Прохор! – позвал денщика Никита, – почисти колет и принеси.
Вот и Репнин также одел колет, офицерский щарф, проверил ещё еле растущие бакенбарды, и остался вполне доволен своим обликом.
Они одели шинели, быстро прошли через входные ворота, козырнув караульному. Второй караульный удивился, и спросил товарища:
– Чего выпустил? На гауптвахте насидимся…
– По записке полковника Есипова, – и кирасир показал написанное на серой бумаге письмо.
Другой кивнул, и поправил ремень, обшитый бронзой, медной каски на голове, и спокойно встал рядом с товарищем.
Уютный возок вёз юнкеров по заснеженным улицам Санкт-Петербурга. Никита пытался рассмотреть в окошко, куда же они едут.
– Мишель, ты уверен, что извозчик не ошибся дорогой?
– Никита, ты зря волнуешься. В Зимний Дворец не привезет.
Спустя недолгое время возок остановился, и кучер крикнул:
– Приехали!
Репнин с Залепским и денщиками вышли из возка, Никита озирался, не понимая, где они.
– У дома Плещеевой.. Мы приглашены.
– Однако…