Метелица

Ватанов Николай

Все встали, приветствуя начальника, Барановский же уже неслышно подходил к нему с кубком Большого Орла, Осушив кубок, старик немедля переселился на небо, и потом весь вечер только блаженно поикивал.

Вскоре наступил психологический момент для пения и пляски. Яков Яковлевич сидел на турецком диване, осоловело смотрел на беснующихся, и всем своим существом чувствовал, что ему пора смываться. Но какая-то сила сковала его члены, и он все глубже погрязал в трясине.

Дальнейшие события веселого вечера, а также последующей поездки в провинцию, запомнились Якову Яковлевичу лишь наиболее яркими эпизодами, или, как он выразился, фрагментами. Так, в памяти

запечатлелся фрагмент, как он ехал в трестовском грузовичке. Последний вез хмельную компанию в зерносовхоз на смычку города с деревней. Стояла промозглая ночь и, выглянув из-под брезентового полога, можно было рассмотреть только темные квадраты весенних полей с отсвечивающими пятнами больших дождевых луж повсюду. Рядом дремала теплая Мурочка, и главбух весь путь угнетала мысль, что девушка наверно мечтает ему отдаться, и придется, возможно еще сегодня, показать себя кавалером.

Главинж Барановский, который вел машину, вскоре сбился с дороги и, катя наугад, часа через два примчался вместо совхоза в районную станицу П. На главной улице светился единственный двухэтажный дом. Барановский, не долго думая, лихо подкатил к крыльцу. В доме шла попойка районного актива.

— Когда мы вошли в освещенный зал, — рассказывал потом Яков Яковлевич, — у меня возникла догадка, почти уверенность, что колдовскими, майскими тропами нас занесло в подземное царство. Но попали мы не в пышные чертоги князя тьмы, а куда-то на куриные задворки, где приличествует хоровод сельским бесам, парторгам, лешим, стотысячникам, упырям и прочей мелкой, служилой нечиста. Весь этот персонал нас шумно приветствовал.

Районный актив был крайне пьян, приехавшие же электросиловцы в пути несколько отрезвились, поэтому Барановский решил использовать выгодную ситуацию, и немедленно навалиться на ослабевших людей вечером самодеятельности.

Ария Ленского была выслушана довольно стойко, но уже мелодекламация «Скупого рыцаря» произвела на актив гнетущее впечатление, из задних рядов стали слышны вздохи: «давайте, товарищи, лучше выпьем». Положение спас Барановский, начавший показывать фокусы при помощи привезенной им из города несложной аппаратуры.

Во время концерта Яков Яковлевич подошел к Мурочке с намерением не откладывать неминуемого объяснения в любви. Признание вышло несколько старомодным, но вполне грамотным. Девушка слушала слова любви внимательно и не без удовольствия.

— Будем же, дорогая Мурочка, среди бурного моря держаться вместе, на зачарованном острове чувств, — эффектно закруглил Яков Яковлевич свое выступление.

Девушка не возражала против зачарованного острова, но решительно запротестовала против обращения:

— Меня зовут не Мурой, а Викой,. — отчужденно заявила она. — Мура сидит сейчас там на подоконнике.

— Ах, так… Тогда я, конечно, извиняюсь, — смутился главбух, только сейчас заметавший, что всецело занятый своим чувством, несколько промахнулся.

— Хотите я позову ее, вашу Мурку, — ехидно предложила Вика.

— Нет, нет, не зовите пожалуйста, — испугался Яков Яковлевич. На вторичное объяснение у него уже не хватало подъема.

На следующий день утром, несколько часов отдохнув, электросиловцы двинули в поредевшем составе в показательный колхоз имени Калинина. Колхоз размещался в уцелевшем имении. Здесь были в наличии обширный дом с колоннами, тенистый парк, пруд с лебедями, античная беседка, словом все атрибуты, необходимые для показательного свиноколхоза. Встречал гостей председатель колхоза товарищ Пальмирский. Это был любезный и изящный молодой человек с военной

выпивкой. Пальмирский объяснил, что лишь вчера из колхоза отбыла делегация английских парламентариев и духовных, и потому не все еще в хозяйстве приведено w должный порядок. Действительно, при осмотре свинарника — нового здания, внутри облицованного белым кафелем, с электрическим освещением и теплыми душами, — оказалось, что из него еще не удалена свиноматка с поросятами, обычно обитающая в соседнем совхозе.

— Извините за запах, — извинился перед дамами Пальмирский, потряхивая надушенным платком и, искоса глянув на обслуживающего молодца, загадочно процедил сквозь зубы: «Потом доложите».

В двухсветной зале главного дома был сервирован завтрак из оставшихся от делегации продуктов и напитков. Пальмирский тут же предложил молодым дамам остаться работать в колхозе в качестве свинарок.

— Но мы же, товарищ начальник, в сельском хозяйстве, что называется, ни мур-мур, — наивно возразила Вика.

— О, мы вас научим, — тонко улыбнувшись, отвечал Пальмирский. — У нас на днях открываются курсы, где наряду с сельскими науками, будут преподаваться иностранные языки, балетное искусство, спорт, и конечно, политграмота.

Пока Пальмирский любезничал с дамами, мужчины пошли ознакомиться с одним из главных номеров колхоза — дедом пасечником Трофимом.

Дед Трофим жил уединенно, под горой, в гроте, обвитым плющем и диким виноградом. (Английские парламентарии здесь особенно много щелкали затворами!). Дед еще не успел разгримироваться, и был в полной боевой форме Пимена. — «Еще одно последнее сказание…» — в полголоса запел Барановский, входя в грот. — Чем, дедусь, можешь попотчивать дорогих гостей? Медком или только расплавленным воском?

Оказалось, что у деда Трофима есть более интересное угощение — горячий самогонный запекан. Отведав диковинного, пахнущего коньяком, напитка, электросиловцы вышли поскорей из душного грота снова на воздух. Яков Яковлевич ушибся о притолку и в сердцах помянул черта, дурака, скотину и барбариса прекислого. Барановский, после за пекан а ставший злым и требовательным, придрался к главбуху:

— И с таким запасом слов вы собираетесь прожить до почтенного возраста?! — сказал он презрительно. — Там, куда по всей вероятности, нас вскоре направят, какой-нибудь уважающий себя урка за «барбариса» вас пришьет на месте. И будет прав.

IV

В воскресенье, глубокой ночью, вышли на освещенную яркими прожекторами привокзальную площадь мачтообразный главбух и приземистый главинж треста Электросила. Яков Яковлевич очень изменился за последние бурные сутки. Он весь как бы взвихрился, еще подрос и похудел. В беспокойном взоре его чувствовалась устремленность куда-то ввысь, а может быть и куда-то вдаль. Барановский, напротив, не являл особых признаков отклонения от нормы, разве чуть-чуть распух.

— Через час побегут трамваи, — взглянув на часы, молвил он. — Пойдем, папа Яша, на вокзал, подождем и выпьем пивца.

В зале первого класса начиналась уборка, и злая буфетчица только после длительных пререканий согласилась отпустить друзьям пару кружек.

— Пейте скорей и убирайтесь, сейчас будут сдвигать столы, — нелюбезно предупредила она.

За пивцом Барановский помрачнел.

— Итак, папа Яша, наш праздник окончен, — невесело сказал он. — Завтра можно будет еще поспать, а гам та же пытка огнем и железом.

К их столу подошел рыжий, усатый милиционер.

— Давайте, граждане, уходить отсюда, потому •его приборка, — произнес он строго.