Метелица
Шрифт:
Штубе щурился от бьющего в глаза света фонарика и пытался что-то сказать. Его толстые губы часто вздрагивали, нервно шевелились; безволосая грудь слегка отвисла, увенчиваясь неимоверно большими, бабьими сосками; крупные сильные руки безжизненно лежали на коленях поверх одеяла.
«Пахать бы такими», — подумал Савелий. В тот момент, когда Маковский назвал себя, Штубе вздрогнул всем телом и сразу как-то расслабился, поник, блестящие от испуга глаза потускнели.
— Слухай, что командир приказывает! — повысил голос Мишка. — По-русски небось разумеешь. Али в постелю наложил? —
— Я не можно… Я… — пробормотал Штубе и смущенно пригнул плечи.
— Ну! — крикнул Савелий. Комендантова стыдливость почему-то его взбесила.
Штубе взял одежду и начал натягивать на себя. Маковский окинул взглядом светелку и повернулся в дверях, оглядывая горницу. Там еще горела лампа, и стол с обилием закуски, с коньяком не был убран. Видать, Штубе только что улегся спать. Было видно, что за столом сидели двое.
— Недурно? — спросил Маковский.
— Пирует, сволота! — отозвался Савелий. — А кто же второй?
Маковский пожал плечами и заторопился:
— Савелий, Валя, за этого, — кивнул он в сторону Штубе, — головой отвечаете! Пошли глянем, что-то долго они там палят.
Вслед за Маковским, Леней и Мишкой во двор вывели Штубе. Хозяйка дома Эльза, притаясь где-то в боковушке, так и не показалась. Трогать ее не стали. Штубе пересилил первый страх, прислушивался к бою в деревне, держался независимо и все время о чем-то напряженно думал. Видать стыдясь своей слабости вначале и решив оправдать честь мундира, демонстративно отстранил дуло автомата, преградившего путь, высокомерно улыбнулся и чинно вышел из спальной, чем разозлил Савелия еще больше.
— Поглядим, как ты на виселицу пойдешь! — проворчал он.
Бой в деревне затягивался: уже по всей Липовке слышалась автоматная пальба, в центре, где-то около комендатуры, татакало несколько пулеметов. У партизан с собой пулеметов не было. Савелий насторожился. Путейцы и комендантский взвод не могли оказать такого сопротивления, даже не будучи застигнуты врасплох. Явно что-то не так. Он оставил коменданта на попечение Вали и кинулся через двор к Маковскому. Командир и хлопцы стояли за углом хаты и о чем-то переговаривались.
— В чем дело? — спросил он, подбежав к Маковскому.
— Не пойму. Оплошки, кажись, не было…
— Подмогнуть бы… — вздохнул Мишка, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.
— Куда — подмогнуть? — проворчал Маковский. — В темноте своих перебьем.
— Оно-то да…
— Боюсь я, Григорий, что-то здесь не так, — поделился Савелий своим беспокойством. — Откуда по всей деревне немцы?
С минуту помолчали, без толку вглядываясь в темноту. Стрельба не утихала.
— Надо идти, — не выдержал Савелий.
— Да-да, — подхватил Маковский, видно думая о том же. — Гляди за Штубе, а я с хлопцами пойду.
Но только он отделился от стенки хаты — тут же метнулся назад и громко зашептал:
— Ложись!
Все вчетвером плюхнулись в снег. У соседней хаты Савелий заметил несколько фигур; они приближались не таясь, открыто. Так могли идти только хозяева положения, уверенные в своей безопасности.
— Nicht schiessen, wir sollen uns beim Herr Kommandanten melden! Wir… [17]
17
— Не стреляйте, мы направлены к господину коменданту. Мы… (нем.)
Короткие очереди из четырех автоматов оборвали фразу на полуслове. Всплеснул истошный крик, и фигуры рассыпались по улице. Завязалась перестрелка.
— Григорий, что мы голову ломаем, комендант же в наших руках!
— Ну и что?
— Как — что?!
— А-а-а, — догадался Маковский. — Тю ты, прости господи! Хлопцы, придержите их!
Савелий с Маковским отползли к воротам, нырнули во двор. Штубе под дулом Валиного автомата стоял у крыльца и с показным спокойствием курил сигару.
— Сколько солдат в деревне? — спросил Маковский. — Солдаты — по всей деревне. Откуда?
— Не ожидаль? — ответил Штубе вопросом на вопрос.
— Ну, ты! Некогда мне тут… — И Маковский поднял автомат.
— Корошо. Гартман…
— Ка-ра-тели?! — перебил его Маковский ошеломленно. — Вот это влипли!
— Такую птицу могли сцапать! — пожалел Савелий. — Опоздали мы, Григорий, на выпивку.
— Ви — западня, — сказал Штубе с таким видом, будто был хозяином положения, а не пленником.
До Маковского слова Штубе не дошли, или он не обратил на них внимания. Торопливо заговорил:
— Валя, смени хлопцев, их — сюда! — Валя кинулся на улицу. — Савелий, на тебя — этот, — кивнул в сторону Штубе. — Мишка, ты тут? Любыми путями — к группе Кондрата, ты, Леонид, — к Филимону. Всем отходить к лесу, понятно? Сбор на развилке.
— Ви — западня, — твердил Штубе.
— Да ты чего, белены объелся? — удивился Маковский. — Савелий, давай, я с Валей прикрою!
Штубе уперся было, не желая идти со двора и пытаясь говорить о бесполезности сопротивления, о благоразумии, путая немецкие слова с русскими, и Савелий, зло толкнув его, погнал в сад. Комендант трусил рысцой, пригибаясь, вобрав голову в плечи, и поминутно оглядывался.
— Но-но, покрутись у меня! — приговаривал Савелий, поторапливая пленного.
Хромовые сапоги коменданта часто проламывали снежную корку и увязали, отчего он выбрасывал ноги высоко, как цапля, размахивая полами шинели. В темноте он казался большим и грузным. Савелий не спускал глаз с коменданта и прислушивался к стрельбе. Шум стычки из центра деревни, где находилась основная группа Филимона, откатывался куда-то за огороды. Было ясно — они отступают. Савелий нервничал и досадовал на неудачу. Винить было некого — никто не рассчитывал напороться на отряд карателей, их ожидали в Липовке весной, когда в лесу стает снег и откроются дороги. Насчет западни, о которой твердил Штубе, и мысли не было. Хлопцы сумеют уйти от преследования, заодно потрепав добренько карателей. И все же это провал.