Мэвр

Филдпайк Марк

«Что со мной?» — думает она, и мысль натыкается на барьер, созданный чем-то внутри.

«Кто ты?» — спрашивает Юдей, но в ответ доносится лишь шипение, полное ненависти и угрозы.

Женщине страшно. Она одна в темноте, запертая с чем-то, желающим ей зла. Как защититься? В детстве мать часто говорила ей, что если не думать о призраках, они никогда не придут, но призрак уже внутри неё, отъел часть сознания и не собирается останавливаться. Не важно, думает она о нём или нет.

«Помогите, — просит Юдей, но никто её не слышит. — Убейте меня».

Тишина и шипение. Стены и непроглядная мгла. Холод со всех сторон и резкий запах едкой

жидкости во рту.

Юдей вскакивает на кровати.

Первым делом она осознаёт себя в палате. Следом накатывают воспоминания.

Женщина падает обратно на подушку и начинает рыдать. Она видит перед глазами людей, кровь, разодранную плоть. Деяние своих собственных рук и тех частей, что подарило ей существо из другого мира. Спазмы прорываются сквозь хлипкую стенку шока и захлёстывают её с головой. Она кричит в голос, кусает подушку, пока не начинает сводить челюсти, снова ревёт. Никто не приходит.

Так продолжается некоторое время. Юдей не знает сколько. В какой-то момент входят люди, и на долю секунды ей кажется, что это духи убитых ею ибтахинов пришли с того света, чтобы отомстить. Из-за формы. Чёрная одежда обезличивает, делает похожими друг на друга.

«Хэш!» — радостно думает Юдей, но всматривается в его лицо и затеплившийся было в душе огонёк гаснет. Он смотрит на неё без всякого выражения, словно на дверь, пол, вилку. Всего лишь инструмент. Испорченный инструмент, который нужно починить.

Он что-то говорит. Её взгляд скользит по лицам и в них старательно запрятанный ужас соседствуют с до бела накалённой ненавистью.

«Ещё бы».

Речь вспахивает тишину, голоса вибрируют в воздухе. Лицо Хэша исчезает. Лязгает замок на двери. Юдей, как не пытается, не может вспомнить ни слова.

Жизнь вновь ужимается до палаты, но теперь всё иначе: Юдей не жертва, а чудовище. Впору запереть её в стеклянном ящике, колоть ядами и бить электрошоком, смотреть за тем, как зарастают раны, нанесённые медицинским скальпелем, брать кусочки волос, плоти, образцы жидкостей, которыми истекает тело, на анализ. Если бы кто-нибудь спросил, она первая бы предложила карантин, изоляцию, клетку, да только решение вынесли без неё.

Хэш посещает её ещё раз, через несколько часов. Юдей забылась лихорадочным кошмаром, а вынырнув из него, сталкивается с янтарными глазами. Они невозмутимы, как и голос. Хэш рассказывает ей о том, что произошло. Он всё говорит и говорит, а женщина смотрит на свои руки, вспоминает, как крошечные чёрные отростки превратились в оружие, как пальцы купались в крови, а сама она хотела ещё.

«Это не я», — думает Юдей, но никто не спрашивает её мнения и, самое страшное, не требует оправданий. Клеймо «монстр», которое она неосмотрительно поставила на Хэша несколько дней назад, теперь идеально подходит ей. Женщина читает тревожную готовность действовать в глазах Хак или нечто холодное и недоступное её понимаю в глазах Хэша, замечает страх на лице доктора и хорошо скрытый, но всё тот же страх, на лице медсестры. Отвращение и злость в каждом движении ибтахинов. Но апогеем становится предвкушение в глазах Мадана Наки. Никогда раньше, да и никогда позже, ей не доведётся видеть такого острого желания, тщательно скрытого за десятком отвлекающих масок. Юдей переменилась и вместе с ней, кажется, переменился мир.

— Мы вас обучим, — говорит в самом конце речи Хэш. — Научим, как контролировать себя, как пользоваться способностями, как убивать кизеримов. Сделаем из вас охотника, фюрестера. Но до этого. —

Кивок в сторону вооружённых людей. — Ибтахины будут следить за вами и днём, и ночью, как и я. В случае малейшего подозрения, что вы вновь начинаете терять контроль, мы будем вынуждены принять меры. Вам всё понятно?

Юдей кивает.

— Скажите вслух.

— Д… да, — произносит она, с ужасом понимая, что не узнаёт свой голос. Куда-то делась привычная лёгкость. Звуки выходят сухими, ломкими и трескучими. Будто говорит не она, а старая бабка или злая колдунья из детских театральных постановок.

Но куда больнее то, что на этот раз «да» — единственный возможный ответ. Пусть день назад из неё вытянули согласие, но Юдей ещё надеялась на то, что сможет отговориться, сможет уехать из Хагвула и поселиться на Островах, работать в какой-нибудь школе, любоваться закатами и купаться в тёплом море.

«Я могу стать чудовищем в любой момент. Меня нельзя выпускать».

Все ушли, Юдей остаётся один на один с собственными мыслями. Они не дают ей спать, потому время медленно-медленно наматывается на вселенскую катушку. Она никак не может взять в толк, зачем её держат в палате. На теле нет ран, ей не колят никаких препаратов, не берут анализы. Изощрённая пытка? Мнимая свобода передвижения, ведь нет ни кандалов, ни клетки? Но какой в этом толк? Её не морят голодом или жаждой, лишь тишиной, одиночеством и презрением. Дважды в день надзиратели оставляют подносы с едой, но ничего не говорят, даже не смотрят в её сторону.

Вскоре она начинает говорить сама с собой, просто чтобы заглушить шорохи, которыми полнится комната. Юдей задаёт вопросы и сама же на них отвечает, читает по памяти лекции, ведёт дискуссии о причинах основания Старого Хагвула или Пре-Хагвула, единый термин так и не прижился. Иногда ей кажется, что вместо своего голоса она слышит чужой, и тогда ей становится страшно.

«Я схожу с ума», — думает она, но замечает, что не испытывает по этому поводу никаких сожалений. Что ей терять? Один инцидент вскрыл её новую сущность и лишил тех иллюзий, из которых могла бы вырасти новая жизнь. Теперь она монстр. Функция на службе тайной лаборатории. Всё человеческое, на что она могла бы претендовать, теперь достанется кому-нибудь другому. Ведь в Хаоламе очень много людей.

«Я же для них обуза», — думает Юдей, когда в палату вкатывают очередной поднос с одной единственной тарелкой и ложкой.

— Какого чёрта вам от меня нужно?! Просто пристрелите меня! Убейте! Я устала! Я так больше не могу! — кричит она. Посетители молча смотрят в её сторону, их лица застыли масками и они старательно делают вид, что на кровати никого нет, а звук — всего лишь галлюцинация или загадочные феномен. Они стоят долго. Юдей кажется, что проходит целая вечность, а потом ещё пара часов, прежде чем они отворачиваются и уходят.

Свет не гасят, и женщина благодарна незримым тюремщикам. Ей кажется, что в темноте караулит давешний призрак, жаждущий сожрать её с потрохами. Юдей сопротивляется сну, но слабость всё равно одолевает, она проваливается в забытье на час или два, и тогда ей снится инцидент. Раз за разом, словно кто-то постоянно вызывает артистов на бис ради единственной запомнившейся сцены. Она играет роль безупречно, её пальцы погружаются в плоть, высыхают, покрываясь бордовой коркой, которая хлопьями облетает на пол, пока она ждёт следующего выхода в ментальном закулисье. Так повторяется много-много раз. Пока однажды на месте сна не возникает пустота.