Мэвр
Шрифт:
— Она называла меня… Дай вспомню… «Глупой и претенциозной выскочкой». Её слова меня не трогали, но когда заговорила мать, я подумала, что самое время выпрыгнуть в окно. Она говорила тихо, едва слышно, очень-очень неуверенно, но от этого становилось только страшнее.
Время остановилось. Юдей впервые почувствовала, что должна что-то сделать, прямо сейчас. А иначе всю оставшуюся жизнь такие как Лешет будут помыкать ею, как её матерью, а она будет тихо с ними соглашаться, загоняя себя в прокрустово ложе чужих представлений о «правильном устройстве вещей».
Кое-какие деньги у неё были, но, конечно, недостаточно. Она закончила ужин с уже готовым планом. Куда
— Я заснула, хотя не должна была. Может быть, проснувшись утром, я бы осталась, поговорила с матерью, попыталась бы решить эту проблему как-то по-другому, но ночью она пришла ко мне.
— Мама?
— Нет. Соду. — В глазах Юдей вспыхивает пламя. — Она пришла в мою комнату ночью и… я даже не знаю. Я проснулась, когда она трогала мои ноги, поднималась от колен выше и хотела, видимо, сделать меня ещё одной своей игрушкой. Я ударила её. Всерьёз: кулаком, наотмашь. Она сначала вскрикнула от удивления, а потом начала орать от злости. Только я уже проскользнула мимо и побежала.
Юдей схватила собранный мешок, бросилась по коридору, но Лешет бежала следом, потому девушка влетела в кабинет отца и закрыла дверь на замок. С последним поворотом ключа косяк дрогнул от удара. Под аккомпанемент врезающихся в дерево кулаков, Юдей быстро оделась, осмотрелась в поисках оружия. У отца было много декоративных безделушек и сувениров, они стояли тут и там, на полках, на столе, в книжном шкафу. От того, что ей приходилось оставлять всё это позади, на глазах девушки навернулись слёзы, но обезумевшая женщина продолжала таранить дверь и если Юдей хотела спастись, нужно было действовать.
Она выбрала фигурку уладанского божества Старых времён: древнюю, истёртую и увесистую. Расчёт был на то, что ослеплённая гневом Лешет ворвётся в комнату, а Юдей, спрятавшись за дверью, ударит её по голове.
— Она всё не входила, просто стояла там и тяжело дышала, словно старый паровой котёл, хотя путь был свободен. Фигурка в руке очень быстро стала скользкой. Нужно было выждать, но я испугалась и потому проиграла. С криком бросилась в коридор, била куда придётся, а в это время её руки хватали меня то за волосы, то за руки. Видимо, наша драка затянулась, потому что явился Баттэр, наш мажордом, и принялся разнимать нас. Подошла и мать. — Юдей сглатывает и кусает губы. — Больше всего меня напугало, что ни Баттэр, ни мама не поверили мне. Я всё рассказала, может быть и сбивчиво, но рассказала, а они покачали головами и попытались убедить меня, что это был просто кошмар. Хотя я точно знаю, что Лешет была в моей комнате.
Юдей замолкает. Её взгляд затуманился: она вновь в кабинете отца, сжимает каменную фигурку и готовится драться за свою жизнь. Только в этот раз она готова и внутри неё достаточно сил, чтобы превратить ненавистную извращенку в кусок вопящей плоти. Отростки на пальцах приподнимаются, но тут же возвращаются в обычное состояние. Хэш внимательно наблюдает за женщиной.
— Я ушла, как только все улеглись по кроватям. Кажется, кто-то звал меня с крыльца, может быть, даже мама, но я не обернулась. Просто шла в направлении Портов, нисколько не заботясь о том, что может со мной произойти. Там мне повезло, несказанно повезло, как я сейчас понимаю: меня взяли на торговое судно, лично
Юдей смотрит на Хэша и пожимает плечами.
— Вот такая невесёлая у меня история.
>>>
— В прошлый раз мы не закончили, — неожиданно говорит Хэш, встаёт и протягивает руку Юдей. — Я так и не провёл экскурсию.
«Нет», — думает она, берётся за руку и идёт следом.
Воспоминания накладываются на реальность. Площадка госпиталя встречает тусклым светом ламп, и Юдей целую секунду ждёт, что они начнут светить ярче, вспыхнут, словно маленькие солнца. Морок проходит. Теперь, когда она чувствует сознание кизерима, идея внезапного срыва кажется абсурдной. Да и площадка остаётся позади, потому что Хэш ведёт её дальше вниз.
Контрольный пункт, как и на других этажах, будка с толстым стеклом, и странные устройства в руках ибтахинов. Они похожи на куски незнакомых Юдей деревьев: тёмная, почти чёрная рукоять раздваивается к верхушке, образуя подобие нимба, на котором растут длинные, свёрнутые в трубочку листья.
— Что это? — шёпотом спрашивает Юдей, но Хэш не отвечает, машет рукой, словно на какую-то незначительную мелочь. Он подходит к будке, приветствует офицера и протягивает документы. Жестом подзывает её. Она отдаёт удостоверение. Офицер что-то говорит, Хэш подходит к левому ибтахину и поднимает руки. Охранник водит устройством вдоль ног и рук гиганта, едва не касаясь их. Листья на нимбе разворачиваются и влажно поблескивают пурпурным нутром.
— На мне всегда срабатывает — говорит Хэш и ибтахин, вопреки правилам, и ожиданиями Юдей, чуть улыбается. — На ней тоже сработает. Она фюрестер.
— Инструкции, — со вздохом говорит охранник и фюрестер сочувственно кивает. Закончив осмотр мужчины, ибтахин переходит к Юдей. Устройство ведёт себя спокойно, пока дело не доходит до правой руки.
— Пожалуйста, засучите рукав, — просит охранник. Юдей показывает наруч. Реакция охранников куда спокойнее, хотя они, безусловно, знают, кого досматривают. Листья на устройстве чуть ли не льнут к матовой поверхности.
— Проблемы? — спрашивает Хэш.
— Нет, — задумчиво тянет ибтахин, — нет, никаких проблем. Проходите.
Морав думала, что этаж учёных будет походить на бесконечный коридор с множество дверей, потому огромное свободное пространство, потолок, взмывающий вверх и обилие света вводят её в ступор. Мгновение ей кажется, что она сейчас упадёт в этот простор — настолько он непривычен. Нечто похожее случилось в пещере, когда её вели на Испытания, но тогда и она чувствовала себя по-другому, и камень, уходящий в черноту, не переставал быть камнем и Юдей мысленно продлевала его до условной стены, но здесь пространству нет конца и его целиком заливает свет. Она жалеет, что у неё нет верёвки, чтобы привязать себя к Хэшу на манер якоря.
Через минуту наваждение проходит.
Бесконечный, в понятии наблюдателя, лабиринт из стеклянных перегородок. Тут и там люди в лабораторных халатах корпят над верстаками, пишут, читают. По одиночке и группами.
— Это…
— СЛИМ. Настоящий. Его мозг, — поясняет Хэш.
— Кто из них тцоланимы, а кто мандсэмы?
— Здесь так сразу и не отличишь, — отвечает Хэш и пожимает плечами. — Тцоланимы, в основном, заняты бумажной работой и носят очки, мандсэмы — что-то мастерят. Но нередко первые занимаются разработкой устройств, а вторые — изучением графиков и результатов последних испытаний.