Мэйделе
Шрифт:
– Комсомолка? – уточнила Лена. – На учет встала? – и увидев кивок, улыбнулась. – Вот это ты молодец!
В этот момент их прервал громкий звонок, отчего ойкнувшая Гита быстро уселась за стол, приготовившись слушать. Спустя несколько минут в аудиторию вошел мужчина лет сорока-пятидесяти, в костюме, а не халате. Мэйделе почему-то обратила внимание именно на внимательный и какой-то пронизывающий взгляд. Это оказался Александр Николаевич Бакулев – выдающийся уже тогда хирург. Он внимательно оглядел собравшихся, чуть улыбнувшись немного жадному взгляду девушки на первом ряду, выбранную в ученицы его учителем.
– Здравствуйте, коллеги, – заговорил он, заставив удивиться Мэйделе. –
Гита с интересом слушала, записывая опорные моменты, потому что лекция была обзорной, касаясь каких-то еще не изученных дисциплин. Александр Николаевич быстро завоевал внимание студентов, лишь после лекции сделал знак остаться Гите. Еще раз внимательно осмотрев девушку, хирург усмехнулся.
– Профессор Спасокукоцкий будет ждать вас по средам в четыре пополудни на кафедре, – передал Мэйделе информацию Бакулев. – В ваших интересах не опаздывать.
– Ой… Спасибо! – горячо поблагодарила мужчину Мэйделе, а тот видел тот самый огонек в ее глазах, который отличал учителя от других коллег.
– Что-то случилось? – поинтересовался Аркаша, видя несколько ошарашенное выражение лица девушки.
– Не знаю еще, – медленно ответила ему Гита, рассказав затем то, что ей передали, отчего все понявший Аркаша горячо поздравил девушку.
«Здравствуй, милая Мамочка! Как вы там поживаете? Я очень-очень скучаю! Представляешь, меня взяли в ученицы! Сам Спасокукоцкий! Я была такой счастливой, когда узнала. Аркаша постоянно стремится оказаться рядом, что мне очень помогает. Хотя мне иногда странно… Скажи, это странно, что он рядом? Мама, Мамочка, как бы я хотела тебя обнять сейчас… Ривка пишет, что у нее все в порядке и ей все очень нравится, а я хочу к тебе… Я неблагодарная, да?..» – буквы древнего языка ложились на бумагу, по щекам катились слезы, а где-то там далеко Циля грустно вздыхала, читая пронизанные любовью и тоской строки, написанные ее младшей дочерью.
Потянулись дни, до каникул было очень далеко, зато профессор начал брать девушку на операции, приучая и к виду крови, и внутренностей, воспитывая умение быстро находить решение. Не самый молодой врач будто что-то чувствовал, стремясь передать свои знания и опыт девушке, отчего та сильно утомлялась, но не роптала, с молитвой встречая новые испытания. А еще очень помогал Аркаша, к которому Мэйделе, кажется, начала привыкать.
Зимняя сессия все приближалась, отчего с одной стороны становилось все страшнее, а с другой… После сессии каникулы… Мама! Мамочка! Манеру девушки писать слово Мама с заглавной буквы профессора отметили, но ничего по этому поводу не говорили, а вот студенты удивлялись. Но девушка была активной, от работы не отлынивала, как-то успевая совмещать общественную работу, институт, не забывая при этом о синагоге, чему немало способствовал всегда готовый помочь Нудельман.
– Пельцер, зайди к секретарю, – попросил ее кто-то из комсомольцев, на что девушка кивнула. Институтский комитет комсомола часто давал Гите поручения, с которыми она справлялась, не ропща и не задавая лишних вопросов. Даже на политинформации девушка рассказывала так интересно, что посещаемость занятий была почти стопроцентной.
– Кто за то, чтобы послать Гиту Пельцер представлять… – на всякие городские мероприятия девушка также отправлялась с улыбкой, возвращаясь с неизменной благодарностью. Еврейскую девушку заметили, причем по слухам чуть ли не сам Мехлис 86 , отчего провокаций в отношении Гиты
86
Советский государственный и военно-политический деятель.
«Здравствуй, милая Мамочка! У меня все хорошо, даже очень. Вчера на практическом занятии мне доверили держать крючки 87 , это было так интересно, хотя и немного страшно, но я будущий врач и должна уметь все. Как ты там? Как Папа и Йося? Сдается ему медицинская наука? Скоро уже и зимняя сессия, а потом мы соберемся все вместе за нашим столом, да?» – Гита писала каждое письмо, как молитву, будто разговаривая с Мамой, предугадывая ее ответы, и читать эти листы, заполненные буквами древнего алфавита, было как-то очень тепло. Циля ждала каждого письма, отвечая своей Мэйделе. Девочка была в Москве совсем одна, разве что мальчик… но каждую минуту чувствовала свою Маму рядом, что ощущалось в каждой строке.
87
Инструменты для разъединения мягких тканей в хирургии.
– Не надо нервничать, – улыбнулся профессор, еще вчера наблюдавший счастье девочки от похвалы Спасокукоцкого, очень круто взявшегося за этого почти ребенка. – Вы все знаете, вот и расскажите мне…
И Гита рассказывала, зачастую увлекаясь, но ее не останавливали – профессора еще помнили себя самих, радовались за нее, за ее желание нести избавление людям, поэтому с удовольствием принимали экзамены. А растерявшая страх девушка радовалась от каждой отличной оценки, великолепно сдавая сессию и тем самым приближая день отъезда домой. Ее стремление было заметно многим, потому Гиту, которую все чаще начинали называть Мэйделе, не нагружали.
Вот наконец последний экзамен оказался позади, и литерный поезд, уведомив всех паровозным гудком, был готов увезти ее вместе с Аркашей домой. Лязгнули сцепки, поплыл назад Киевский вокзал, отмечая начало пути домой. Счастливо улыбаясь, ехала домой а идише мэйделе. 88
Часть 11
– Мама! Мамочка! – кричала Мэйделе, чуть ли не вываливаясь из вагона, несмотря на недовольство проводницы.
88
Еврейская девочка (идиш).
– Мэйделе! – ветер принес ответный крик, и, едва лишь поезд остановился, девушка оказалась в объятиях Мамы. – Как ты, малышка?
– Мамочка… – шептала, не замечая своих слез, Гита, обнимая и целуя самое дорогое существо на свете, а с перрона смотрел на это Аркаша, думая о том, какой же Мэйделе еще, по сути, ребенок.
– Мэйделе! – Ривка, приехавшая на день раньше, обняла сестренку, не расцеплявшуюся с Мамой.
У них было совсем немного времени – всего десять дней, но это были их дни, поэтому Нудельман, лишь поздоровавшись с тетей Цилей и Ривкой, хотел уже отправиться домой, что ему сделать, разумеется, не дали. Все вместе Пельцеры и Аркаша отправились домой, а Гита рассказывала. Она рассказывала, как соскучилась, как ей плохо без Мамы, как она счастлива вернуться домой. Снег скрипел под подошвами зимних ботинок, а семья шла домой, совершенно не замечая заснеженной Одессы.