Мэйделе
Шрифт:
Циля, увидев бледную дочку, в глазах которой застыли слезы, кинулась к ребенку. Первое, что сделала та, кого Гита даже писала с большой буквы, обняла расплакавшуюся от Маминого тепла девочку. Вздыхая, Циля гладила Гиту, пока та не успокоилась и не смогла объяснить, что произошло, немедленно разозлив женщину, решившую назавтра пойти разбираться.
– Я тебя расстроила, Мамочка, – девочка переживала так, что Циля уже и не знала, как успокоить доченьку.
– Не надо так переживать из-за двойки, Гита, – женщина не понимала причины такого горя, сразу даже и не сообразив.
– Я не из-за двойки, – Гита подняла заплаканные глаза. – Я потому, что тебя расстроила…
– Мама сильнее расстроится, если ты плачешь, – Циля наконец поняла
– Правда? – девочка смотрела с такой надеждой, что сердце матери просто не выдерживало. Иногда трудно быть центром мира, даже и для своих детей.
– Ох, мэйделе… – покачивая Гиту, Циля думала о людской черствости и жестокости.
63
Не упрекнет (одес. жарг.).
А вот запоздавшие из школы старшие дети сестренку никому прощать не собирались. Сначала собрав совет отряда, девушки и юноши пригласили комсорга школы, который быстро понял, что дети задумали и… не возражал. Гиту в школе любили – всегда готовая помочь, никому не отказывавшая в поддержке, поддерживавшая младших ребят и сама прошедшая абсолютно точно ад… Поэтому комитет комсомола поддержал инициативу старших пионеров, и в местное управление НКВД отправилась вполне официального вида бумага.
Энкаведешники на бумагу, в которой в частности было написано следующее: «…При виде почти замученной румынскими буржуями девочки не смог сдержать своих низменных побуждений в желании унизить…», отреагировали мгновенно, сразу же арестовав учителя, которому не понравилось то, как почитает свою Маму девочка. Ну а формулировать в этой страшной организации тоже умели, поэтому мужчине стало очень грустно, а вот Гита, осознав, что ее защитили, и вовсе потеряла дар речи. Она была действительно частью общего.
Казалось бы, арестован учитель почти по навету, но вот в чем оказалась проблема – по документам тот проходил как коренной одессит, а на деле не понял ни ответа разволновавшейся девочки частично на идиш, ни отношения к Маме, что выдавало некоторые странности. Контрразведка копнула, и на белый свет выплыло такое, что дело быстро засекретили, а «учителем» занялись очень отдельно.
Но самым главным для Гиты было другое – ее защитили, значит, все правда. И рядом с ощущением от «своего народа» встало ощущение «своей страны». Своя семья, своя страна, свой народ – стали именно теми камнями, на которых стояла личность Гиты Пельцер, той, которую ласково называли «мэйделе» в любом возрасте.
Подростковая влюбленность как-то обошла Гиту, ведь в ее жизни была Мама, и казалось, никакое другое чувство не может поместиться в сердце девочки, просто не хватит для него места. Поэтому из школы Мэйделе буквально бежала, почти не глядя по сторонам. Поскорее к Маме, поскорее обнять, прикоснуться к самой лучшей женщине на свете.
А вот с Мамой гулять Гита любила, ей нравилось медленно идти по Лассаля, 64 где на углу с улицей Десятилетия РККА 65 стоял «Пассаж» – огромный магазин и гостиница заодно. Здание было красивым, но Мама предпочитала Привоз, где можно было найти абсолютно все и не по таким кусачим ценам, как считала Циля, привыкнув за время НЭПа 66 к тому, что «Пассаж» – для богатых.
64
Прежнее название Дерибасовской.
65
Сейчас –
66
Новая экономическая политика – экономическая политика, проводившаяся в 1920-х годах в Советской России и СССР.
Мэйделе нравились одесские дворики с фонтанами, плющом и балконами, они были такими уютными, как и их двор, конечно же. И море… К морю ходили по Луговой, не только на пляж, конечно, за мидиями еще, Йося ловил рыбу, Гита помогала Маме по дому, потому что дома всегда есть чем заняться, к тому же – Мама рядом. Циля только улыбалась, поглаживая замиравшую от ее ласки девочку. Осознавая, что именно она стала центром мира Мэйделе, женщина была очень осторожна в словах, чтобы не ранить ненароком так доверившуюся ей доченьку.
– Тетя Циля, разрешите мне с Гитой погулять? – поинтересовался Аркаша Нудельман, подойдя к дому, где жила семья Пельцеров.
– Я не против, а ее ты уговоришь? – улыбнулась все отлично понимавшая женщина. Она говорила на идише, чтобы Гита слышала.
– Уже пошел уговаривать, – упрямо тряхнул вихрастой головой мальчик. Циля готовилась получать удовольствие от наблюдения за процессом. Но в этот раз у мальчика получилось довольно быстро – в кинотеатре обещали какой-то новый фильм.
Быстро уговорить получилось еще и потому, что женщина сжалилась, войдя в комнату девочек. Ривка куда-то уже ускакала гулять, а Гита предпочитала сидеть с мамой. На дворе был жаркий май, поэтому одетая в легкое летнее платье девочка разрывалась – ей в кино очень хотелось, но не хотелось и оставлять Маму.
– Мэйделе, иди в кино, – тихо произнесла Циля, заставив ребенка радостно заулыбаться.
– Спасибо, Мамочка! – девочка все понимала, поэтому и благодарила. Поцеловав свою Маму, Мэйделе будто испарилась вместе с Аркашей.
– Чудо просто, как она тебя любит, – заметила соседка. – И Ривка с Йосей уже так же…
– Просто она наша Мэйделе, Сара, – улыбающаяся женщина старалась не думать о том, что будет, когда дети закончат школу.
А Мэйделе спокойно шла рядом с Аркашей, не знавшим, о чем говорить. Девочка улыбалась, оглядываясь по сторонам. Кино крутили с передвижки неподалеку от пляжа. «А потом, наверное, можно и окунуться», – подумала Гита, но вспомнила, что не взяла купальный костюм, и покраснела, поняв, что не рискнет, хотя иногда они с Ривкой прыгали в море голышом, когда никто не видел, потому что уже было нельзя – не одиннадцать чай. Эти прогулки частыми не были, потому что уговорить девочку было нелегко. Тянувшаяся к семье и Маме, она не хотела просто так гулять – только по делам, которых, правда, тоже хватало. Ну и синагога, конечно… Так проходило время. День рождения Ривки и Гиты был веселым праздником. Всегда был, потому что это же дети. Когда в самый первый раз Гита спросила «а что это такое?», Циля чуть не расплакалась, но удержала себя в руках, рассказав доченьке, почему день, в который она родилась – праздник для всей семьи. От таких слов Мэйделе плакала так, что перепугала всех, но с тех пор старалась сделать подарок для Ривки, потому что сестренка. Рисунки Мэйделе остались с сестренкой даже в очень суровые будущие дни, именно они согревали ее и дарили уверенность в том, что все будет хорошо.
– Мама! Мама! Я выиграла! – счастливая Гита заражала своим счастьем всех вокруг. Победив в школьном конкурсе тематического рисунка, Мэйделе внезапно обнаружила свое произведение в газете. На рисунке была их улица, и была она такой, что казалось – тронь и все начнет двигаться. И картина, буквально заполненная счастьем ребенка, заставляла улыбаться.
– Умница ты моя, – радовалась Циля вместе с доченькой, для которой Мамина улыбка была самой лучшей наградой. Ради этой улыбки Мэйделе была готова отказаться от чего угодно – только бы Мама улыбалась. Но отказываться не требовалось.