Меж трех времен
Шрифт:
Автомобиль медленно подъехал к нам и затормозил у обочины - длинный, сверкающий, дорогой лимузин.
– Офицер!
– окликнула женщина, выходя из автомобиля под свет фонаря - молодая, хорошенькая, в длинном светлом платье и громадной шляпе. За ней выбралась из машины женщина постарше, в платье, которое трудно было счесть форменным, хотя на самом деле оно таковым и было. Она несла в руках сумку.
– Мы устраиваем вечеринку!
– весело крикнула полицейскому молодая женщина, всем своим тоном приглашая его присоединиться к веселью.
– Видите ли, - продолжала она, абсолютно уверенная, что он слушает ее с интересом, -
– Она повернула голову и одарила лучезарной улыбкой очередь, не сводившую с нее глаз, плавным жестом обвела ее всю.
– Я хочу накормить всех, кто стоит здесь! Так что, как вы понимаете, - ласково объясняла она полицейскому, - мне понадобится ваша помощь. Я боюсь, что наиболее нетерпеливые не захотят дождаться своей очереди.
Я узнал эту леди: я уже видел ее прежде в разделе комиксов воскресной газеты вместе с «Воспитанием отца», «Пити Динком», «Доком Яком» и «Дер Капитан и дер Дети». Это была самая настоящая «Леди Щедрость», типичная, я уверен, фигура этой эпохи. Многочисленные Леди Щедрость в самом деле существовали здесь, абсолютно уверенные в себе и в своей доброте, и полицейскому это было хорошо известно.
– Так точно, мэм, - быстро ответил он.
– Вы станьте вот тут, у обочины, а я буду подзывать их по двое зараз. Вы очень добры, мэм; можно узнать ваше имя?
– Я бы предпочла не называть его - имена не в счет на этой вечеринке!
Полицейский махнул рукой, и двое молодых людей с грязными лицами, стоявшие во главе очереди, подошли первыми, на ходу снимая шляпы.
– Друзья мои, - с состраданием сказала Леди Щедрость, - я хочу, чтобы вы поужинали со мной!
– Она запустила руку в сумку, которую держала открытой пожилая женщина, выудила две монеты по полдоллара и дала каждому по монете; юноши приняли деньги, кивая и что-то бормоча в знак благодарности.
– Сегодня мой день рождения, - воскликнула Леди Щедрость, - и я желаю вам всего наилучшего!
По знаку полицейского люди из толпы по двое подходили за деньгами; мне пришлось напомнить себе, что полдоллара - весьма щедрый дар. Когда сумка опустела, пожилая дама принесла другую, битком набитую.
Наблюдая за этой сценой, я наскоро прикинул, что в толпе у булочной Фляйшмана стояло около четырехсот человек, и каждый получил свои полдоллара. И каждый вежливо благодарил Леди Щедрость, некоторые на иностранных языках. Одарив всех, она благожелательно обратилась к полицейскому:
– Это была чудесная вечеринка, и я от всей души благодарю вас за помощь. Не знаю, что бы мы делали без вас!
Полицейский коснулся шлема, отдавая честь, и Леди Щедрость мельком глянула на меня; на миг мне показалось, что и меня сейчас осчастливят полудолларовой монетой. Затем обе женщины вернулись в машину, и лимузин тронулся с места - тогда я разглядел, что его ведет шофер в форменной куртке.
В начале очереди распахнулась дверь булочной, прямоугольник света упал на тротуар, и очередь понемногу стала продвигаться вперед.
– Что они получат?
– спросил я у полицейского, и тот ответил:
– Кофе и хлеб.
Я пожелал ему доброй ночи и двинулся к «Плазе», размышляя о том, что сейчас увидел. И об актерах варьете, сидевших на крыльце своего пансиона, в своем тесном, уютном и полном опасностей мирке.
В отеле меня
Ей только что звонили: время ее завтрашнего выхода изменилось. Веру из номера «Вернон и Вера» прямо из пансиона увезли в больницу, скорее всего у нее аппендицит. И мадам Зельда тотчас позвонила мне, потому что на замену поставили номер, который завтра прибудет из Олбани и который называется «Тесси и Тедди». Если я приду посмотреть на них, номер мадам Зельды следующий; может быть, я останусь, чтобы посмотреть и на нее? И я ответил: «Непременно».
22
Я провел утро в Центральном парке, убивая время, - бродил по дорожкам, сидел на скамейке, снова вставал, поглядывая на солнце, и в голове у меня все время звучало: «Тесси и Тед, Тесси и Тед...» Я пришел на спектакль чересчур рано, вместе с восемью - десятью другими ранними пташками, рассевшимися в большом зрительном зале, - все это были мужчины, некоторые из них читали газеты. И поскольку зрительный зал был залит ярким светом, я без труда разглядел, что причудливая, искусно раскрашенная лепнина не то чтобы выщерблена, но уже близка к этому; на моем кресле, как, впрочем, и на соседних, красная бархатная обивка вся истерлась - покуда не до дыр, но и до этого было уже недалеко.
В проходе появилось несколько женщин - молодых, большей частью без спутников, они тщательно выбирали места так, чтобы по обе стороны от них было как можно больше пустых кресел, рассаживались и долго возились со своими шляпами. Наконец появился оркестр - музыканты вышли из черного провала под сценой, наклонив головы к небольшому проходу, неся с собой инструменты. Они расселись, невидимые нашему взгляду, за маленьким зеленым занавесом. Вспыхнули лампочки над пюпитрами, зазвучали вразнобой, настраиваясь, трубы и скрипки. И тут в зал хлынул людской поток - зрители деловито шли по проходам между кресел - по большей части это были одинокие мужчины и женщины, теперь уже парами. Свет в зале начал меркнуть и вдруг разом погас, остались лишь огоньки рампы, и их блики плясали по складкам зеленого занавеса. По обе стороны просцениума осветились стеклянные панели. На них загорелась буква «А», и я заглянул в программку: «Оркестровое вступление». Программа началась стремительным маршем с обилием звуков флейт и барабанного рокота. На следующей странице моей программки под номером «Е» значились «Вернон и Вера». Но ведь «Вернон и Вера» сегодня означает «Тесси и Тед», верно?
Буква «А» погасла, и высветилась «В» - «Два-Хэрли-Два». Постучала дирижерская палочка, послышалась музыка, негромкая, но с отчетливым ритмом, огни рампы погасли, и занавес взмыл вверх, открывая нашему взору... неужели парк? Ну да, самый настоящий английский парк. Две невысокие мраморные ступеньки в передней части сцены вели к террасе с балюстрадой, которая уходила в глубь сцены до самого задника с нарисованными на нем садами, тянувшимися до самого нарисованного горизонта. По обе стороны от ступеней на невысоких колоннах стояли две бронзовые статуи в человеческий рост - руки скрещены на груди в привычной позе стражников, бронзовые тела сверкают, подсвеченные падающими сверху лучами прожекторов.