Между честью и истиной

Аусиньш Эгерт

– Хорошо, Дейвин. Мы продолжим завтра. Я хочу видеть это сама. Ступай спать.

Утром следующего дня, необычно рано для саалан, в половину седьмого, они встретились в комнате, предназначенной для переходов по привязанным порталам.

– В город?
– спросила Хайшен.

– Да, досточтимая, - ответил граф, - лучше смотреть там.

От Адмиралтейства они направились на машине через весь Васильевский остров до другой его стороны, до реки Смоленки. И дальше, мимо закрытой станции метро и мертвого квартала за ней. Он сам не знал, куда едет, и ждал подсказки от этих улиц и земли под ними. И земля дала ему знак. Он остановил машину перед перекрестком и повернулся к Хайшен:

– Нам, кажется, назад по улице, досточтимая. И похоже, совсем недалеко.

Она в ответ только улыбнулась и пожала плечами. А потом пошла вслед за ним. Миновав край сквера, или небольшого парка, они шли вдоль стены дома, пока Дейвин не увидел сперва небольшую мраморную доску на стене, а рядом с ней арку. Не читая надпись, он уверенно указал внутрь:

– Туда.

Открывшийся взгляду сад оказался старым

и запущенным, им очень давно никто не занимался. Но яблони были все еще крепкими, и в ветвях маленькими лунами сияли почти спелые плоды. Внутри сада, за первыми же деревьями, Дейвину стало тепло. Но Хайшен зябко повела плечами и огляделась, слегка подобравшись. Они пошли по дорожке вглубь и через несколько десятков шагов пришли к скульптуре, стоявшей в центре сада. Маленькая детская фигурка из гранита в явно слишком большой обуви и каких-то не очень надежных одежках держала в правой руке очень небольшой предмет.

Хайшен тихо спросила:

– Что это у нее?

– Хлеб, - так же тихо ответил Дейвин

– Так мало?
– прошелестела досточтимая.

– У них больше не было, - почти беззвучно ответил он.

Это место показалось ему достаточно безобидным: тени, населявшие эту небольшую часть города, просто приходили сюда в гости, им нравилось тут отдыхать и вспоминать мирные дни. Он чувствовал, что место швартовки плавучего госпиталя осталось перед мостом через Смоленку и что запахи боли, крови, железа и смерти витают там. А здесь - только яблоки, ягоды и диковины, не привычные ни к этой земле, ни к этому климату. Только тихое торжество живого над смертью. И смерть приходит сюда в образе женщины, чтобы отдохнуть и снять с ветки спелое яблоко, в котором созрела чья-то жизнь, чтобы быть завершенной.

Но когда он увидел взгляд Хайшен, направленный в никуда, и ее руки, сжавшие край плаща, наброшенного на фаллин, он понял, что ей хватило и этого. Обругав себя беззвучно, он бережно взял ее за локоть, скрытый плащом.

– Досточтимая, нам, пожалуй, пора.

Вернувшись в машину, он включил печку и достал с заднего сиденья коньяк в стеклянной плоской фляге.

– Прости, Хайшен, бокала предложить не могу. Есть плед, он теплее брайта.

Она кивнула, с явным удовольствием вытягивая ноги к потоку теплого воздуха.

– Тяжелое переживание, Дейвин. У тебя тоже так было?

– Точно так же, досточтимая, - кивнул он.

– А потом? Чего мне теперь ждать?

Он вздохнул, перевел рычаг в нужное положение и отпустил тормоз. Машина начала плавно набирать скорость.

– Сейчас увидишь. Смотри направо, в сторону воды.

– Но там ничего...
– произнесла Хайшен и вдруг прервалась.
– О Пророк. У тебя так все время, Дейвин?

– Сейчас уже легче. Бывает, что с утра до вечера видений нет вообще.

– Значит, и у меня со временем пройдет, - она положила ладонь ему на предплечье.
– Ничего, граф. Если мы в детстве пережили инициацию, то справимся и с этим.

Следующим утром Хайшен ушла из замка в Адмиралтейство в простом темно-сером фаллине без вышивки, одолженном у кого-то из сестер по обетам. Она отправилась в город с гвардейскими патрулями. И до конца месяца ее не было видно и слышно. Только досточтимые, понимая, что она ходит по городу с проверкой, впали в какую-то обреченную апатию и в кои-то веки не мешали князю и его людям работать.

Полина начала день в плохом настроении. Пока она в ночи шла по коридорам от наместника в школьное крыло, она чувствовала, как где-то глубоко в сознании закрываются очень старые вопросы, но радости эта ясность не приносила. Утром для нее нашлись еще и слова. "Бедная девка" было первым и самым правильным. Лелик, светлая ему память, хоть умер счастливым: он был на своем месте, делал свою работу и знал, что все, что он любил и ценил, сейчас в безопасности. Чего еще и желать мужику. А ценить ему было что. Полина с раздражением посмотрела на себя в зеркало, расчесывая мокрые после душа волосы. А с другой стороны... "Моя русалка", - говорил он в ответ на неудобные вопросы. "Она волшебное существо", - повторял он всякий раз, когда Полина пыталась ему донести, что некоторые вещи выглядят странновато даже совсем постороннему взгляду и что хорошо бы привить барышне хотя бы какие-то представления о границах допустимого и требованиях безопасности. Как, ну как прикажете догадываться, что он сказал не больше, а наверняка меньше, чем видел? С его обаянием подцепить девицу в кафе было проще, чем до двух сосчитать, но у него мало кто задерживался. Да и понятно: за несколько лет до того он пережил фантастически гадкий развод, стремительный и грязный, и завязать отношения у него получалось проще, чем их удержать. Алиса была первым случаем, когда его манера знакомиться и продолжать отношения не дала сбоя. Он даже дал ей целую неделю на то, чтобы привыкнуть к мысли, что они будут спать вместе. Когда после долгой партизанской войны с родней барышни за переезд к нему Лелик привел ее знакомить с подругой и сослуживицей, Полина не увидела ничего особенного: девочка себе и девочка, подранок с придурью, как и все барышни Лелика. Сама Полина не попала в этот список только благодаря навыкам, унесенным с психфака вместе с дипломом, и дрессуре на обязательных тренингах, а так-то все шансы были, хотя бы по сумме полученных повреждений на момент знакомства. Вот только психфак и помешал, и в результате они остались друзьями до последнего дня. До аварии. А Алиса вставала в ряд предыдущих его историй так же естественно, как травинка на газон. Все у них было было обычно и прекрасно, как ледоход на Неве, и так же стремительно, вот только продлилось не полтора месяца, а пятнадцать лет. И главный свой секрет они оставили себе. Теперь даже

интересно, как мог выглядеть их быт. Может быть, он заставал ее спящей, приходя с дежурства, а на кухне половник сам собой помешивал кипящий суп, или ножи сами резали салат. Может быть, она взглядом убирала пятна от воды или мороженого с его одежды. Может быть, предметы плыли по воздуху к ним в руки, когда им было лень вставать из постели после близости. А может быть, все это вместе и еще что-нибудь. Что теперь гадать, она не спросила тогда и не будет спрашивать теперь. Что же до Алисы - имея эти способности, было сложно не устроить гостям посмеяться. После гибели Эрмитажа, после откровенной заявки предыдущего наместника "все вы скот и никогда не будете ничем больше", после отказа полиции искать пропавших выпускниц, после демонстративной охоты новой власти в зубровнике в Юкках... А кто бы удержался на ее месте? Лелик тоже скрипел зубами и высказывал разные интересные мысли. Просто он так не мог, а она могла. Самое смешное, что знай он, кто именно устроил эту аварию, он бы подписался под сделанным обеими руками и поаплодировал подходу. Потому что нехрен было господам магам лезть руками в реактор. Ну хорошо, не руками, какая разница. А потом он все равно пошел бы ликвидировать последствия. Потому что кто-то должен был это делать, нельзя же оставить как есть... Они оба погибли за город. Только Алисе еще и умереть не дали. Бедная девка. И с собой он ее не мог взять, конечно, даже будь она в городе. Тем более если знал бы. Бедная, бедная девка. Господи, какой треш. Полина крутила в голове эти мысли в основном затем, чтобы не думать о вещах еще более неприятных и прямо касающихся ее самой. О том, что ее собственная война проиграна.

У Димитри вчерашний день кончиться так и не успел: ему пришлось экстренно вылетать в Нью-Йорк. И, садясь в кресло самолета, он одновременно думал, что как же бесит такая трата времени - лететь половину суток, когда можно прыгнуть порталами максимум за три часа, и почему же было нормально идти на Ддайг два месяца, читал документы, пил обжигающе горячий кофе, прикидывая, не будет ли он хорошо расти на Ддайг или все же не стоит экспериментировать. Вечерне-ночной разговор оставил после себя усталость, но это было то приятное чувство, какое случается, когда сделал сложное дело и сделал его хорошо: Полина начала с ним разговаривать как человек, а не как... Как компьютер. И досточтимый все же был прав, как ни обидно было признавать - стоило поговорить сразу, и не только о деле, и, может быть, тогда бы лето прошло иначе. Он все равно что-то забывал и упускал, прямо сейчас, и даже продолжить разговор, как обещал, не мог - ни завтра, ни в ближайшие недели, и хорошо, если получится выкроить час на танго. Красава осталась в оружейном шкафу, и его это раздражало так же, как невозможность ходить на дипломатические приемы с мечом. А лето было на исходе, и Димитри ждал любой пакости, причем откуда угодно. Раз она до сих пор не случилась - то обязательно будет в ближайшее время, причем предсказать, откуда прилетит на этот раз, сложно, и хорошо бы, чтобы это оказалась политика. Всего лишь политика. И еще оставалась Алиса, которую может сорвать и понести когда угодно, и хорошо, что Полина теперь знает всю историю - может, хотя бы она отреагировать успеет... И как же все-таки хорошо, что получилось с ней поговорить по-человечески, в ближайшие дни ничего похожего и ждать не приходится.

Заканчивался август. Уже созрели орехи. Жители края собирали яблоки, ягоды и травы, копали картошку и убирали лук. Все обсуждали недавно закончившийся суд и делали прогнозы о том, что принесет осень.

Вернувшись в империю, Вейлин сразу же отправился из столицы в Исюрмер. Он не сомневался, что его отстранение носит только временный характер, но хотел убедиться, что магистр доволен его работой в крае, и узнать, не было ли целью вызова дознавателя в край смещение Вейлина в пользу ставленника Димитри. Обязанности достопочтенного, которые Вейлин исполнял со всей свойственной ему ответственностью и скрупулезностью, не давали ему проводить достаточно времени в Исанисе и Городе-над-Морем, и он опасался упустить что-то из придворных интриг. Разумеется, он не ждал, что магистр объяснит ему обстоятельства, но надеялся узнать нужное из того, как его встретят, как примут его доклад, чем предложат заняться в неожиданно образовавшиеся часы досуга. Магистр был рад его видеть, очень хвалил его успехи в Мурманске и более сдержанно говорил о результативности борьбы с некромантами, скрытыми и явными. Но Вейлин понимал, что пока в крае дознаватель, магистр и не может сказать большего, не опасаясь своими словами оказать давление на братьев-хранителей из Святой стражи, работающих в крае. Срочных дел для Вейлина у магистра не нашлось, и отстраненный достопочтенный воспрял духом. Готовое решение о его замене угадывалось бы по приглашению в один из монастырей около столицы. С его опытом, знаниями, способностями организатора и переводчика этого было логично ждать.

Вейлин пришел в Академию по порталу и не имел возможности прогуляться по старинным узким улочкам, пройти мимо школы, старейшей в землях саалан, подняться к монастырю на западном отроге горы, чья снежная вершина нависла над всем городом. В этом монастыре, заложенном еще при жизни Пророка, располагалась резиденция магистра. Неучи верили, что Пророк сам рисовал план и размечал, где будет храм, какие именно камни и статуи украсят двор, выбирал растения, послужившие образцом для резных украшений колонн галерей. Но Вейлин был достаточно образован, он знал правду. Пророк не разменивался на такие мелочи. Он спешил научить саалан использовать силу Потока и находить Источники, и вряд ли у него было время планировать монастырь и заботиться о саде. Вейлин пробыл у магистра меньше трех часов, так что насладиться видом на город, открывающийся с восточных галерей монастыря, ему не удалось.