Между нами горы

Мартин Чарльз

Она схватила и стиснула мою руку.

– Вас нельзя беспокоить. Я оставлю с вами Наполеона. Я приведу помощь.

Она еще сильнее сжала мою руку, дрожа от боли.

– Я вернусь, Эшли.

– Обещаете? – спросила она шепотом.

– Обещаю.

Она закрыла глаза и выпустила мою руку. Я поцеловал ее в лоб, потом в губы. Они были теплыми и дрожали, мокрые от крови и слез.

Я положил на нее Наполеона, встал и пошел к дороге. Тучи сгустились, и я не видел, куда она ведет.

Глава 45

Всю свою жизнь я потратил

на бег. Что я хорошо освоил, так это умение смотреть на несколько футов вперед. На 4–5 шагов – не более того. Это помогает при беге на длинные дистанции: тебе уже совсем худо, и разбивать расстояние на короткие, посильные отрезки – это все, на что ты еще способен. Кто-то будет утверждать, что важнее смотреть вдаль, сосредоточиваться на финишной ленте, но мне это никогда не удавалось. Мой предел – сфокусироваться на том, что расположено прямо передо мной. Если это получается, то финишная лента никуда не денется.

Вот и теперь я просто передвигал одну ногу, потом другую. Дорога, извиваясь, уходила вниз, змеилась в направлении долины, где мы видели оранжевый свет и дымок. По моей прикидке, мне нужно было преодолеть 25–30 миль; моя скорость в лучшем случае составляла две мили в час. Мне следовало бежать, пока у меня над правым плечом не поднимется солнце.

Я смогу. Или нет?

Да.

Если не сдохну в пути.

Это было бы не так плохо.

А как же Эшли?

Как же Эшли.

Я закрывал глаза, и передо мной оставалась только Эшли. Одна она.

Было то ли 3, то ли 4 часа утра, двадцать восьмой день – кажется. Я тысячу раз падал, тысячу один раз поднимался. Снег превратился в песок, я чувствовал запах и вкус соли. Откуда-то доносился крик чаек. Отец стоял у сторожевой будки с пончиком и с кофе в руках, с недовольной физиономией. Я дотронулся до красного кресла спасателя, выругал про себя отца, развернулся и начал набирать скорость. Пляж растягивался передо мной, и всякий раз, когда мне казалось, что дом уже близко, он таял вдали, а пляж удлинялся, вместо дома возникало какое-нибудь другое событие, мгновение из жизни. Прошлое разыгрывалось перед моими глазами, как в кино.

Помню, как я падал, как полз на локтях, вставал и снова падал. И так без конца.

Много раз мне хотелось сдаться, упасть и уснуть. Я закрывал глаза и видел Эшли. Она тихо лежала на снегу, хохотала с кроличьей лапкой в руке, болтала, устроившись на санях или принимая ванну в кухне, смущалась из-за бутылки с широким горлышком, палила из ракетницы, пила кофе, вытягивала меня из снега…

Возможно, именно эти мысли заставляли меня вставать и продолжать передвигать ноги. Один раз, под луной, на бетонном мосту через речку, я рухнул с широко открытыми глазами. Картина изменилась. Я увидел ее.

Рейчел.

Она стояла на дороге одна. Кроссовки. Пот на верхней губе, пот, сбегающий

струйками по рукам, упертым в бока. Она манила меня и что-то шептала. Сначала я ничего не слышал, но она, улыбаясь, продолжала шептать. Я не мог шелохнуться. Посмотрев вниз, я попытался сдвинуться с места, но оказалось, что я вмерз в снег. Застрял.

Она подбежала, протянула руку и прошептала: «Бежим со мной!»

Рейчел передо мной, Эшли позади. Я разрывался между ними, бежал сразу в обе стороны.

Я кое-как встал, сделал шажок и опять упал. Новая попытка, новое падение. Наконец я побежал, пытаясь догнать Рейчел. Ее локти сновали взад-вперед, как поршни, пальцы ног едва касались земли. Я опять бежал по дорожке вместе с девушкой, с которой познакомился в школе.

Дорога вела на подъем, к воротам с какой-то надписью – не помню, что она означала. Она бежала вместе со мной вверх по склону, к солнечному свету. На вершине горы я грохнулся. Мой организм дал окончательный сбой. Больше я бежать не мог. Я сделал то, чего не делал еще никогда: достиг завершения себя самого.

«Бен…» – прошептала она.

Я приподнял голову. Ее больше не было рядом, но я снова услышал: «Бен…»

– Рейчел?

Я не видел ее.

«Вставай, Бен».

Впереди, в нескольких сотнях ярдов, над деревьями вился дымок.

Бревенчатая хижина. Несколько снегоходов вокруг нее. Сноуборды, прислоненные к крыльцу. Свет внутри, отражение огня на стене. Глухие голоса. Смех. Запах кофе и… горячих сладких пирожков? Я прополз по подъездной дорожке, поднялся на крыльцо, толкнул дверь. У меня богатый опыт неотложной помощи, умение вложить максимум информации в минимум слов. Однако, когда распахнулась дверь, я только и сумел, что прохрипеть:

– Помогите…

Через считаные минуты мы уже перекрикивались, отплевываясь от снега. Мой водитель был низкорослым силачом, и из снегохода он выжимал все, что мог. Сначала его спидометр показывал 62 мили в час, потом – все 77.

Я изо всех сил цеплялся за него, но только одной рукой, потому что другой показывал дорогу. Он ехал туда, куда я тыкал пальцем. За нами мчались еще двое парней. Мы влетели в долину, и я издали увидел синий спальный мешок Эшли с задранным от ветра краем. Она лежала неподвижно. Наполеон встретил нас лаем и дьявольскими кругами по снегу. Водитель заглушил мотор, и я услышал шум вертолета.

Когда я приблизился к ней, Наполеон уже лизал ей лицо, поглядывал на меня и скулил. Я упал на колени.

– Эшли!

Она открыла глаза и посмотрела на меня.

Спасатели выпустили в небо зеленую ракету, и вертолет сел на дорогу. Я коротко проинструктировал санитаров, они дали Эшли кислород, сделали инъекцию болеутоляющего, положили ее на носилки, поставили капельницу и задвинули в тесный задний отсек вертолета. Я посторонился, пропеллер начал вращаться, она потянулась ко мне. Я дал ей руку, и она успела сунуть что-то мне в ладонь. Вертолет взмыл в воздух, наклонил нос и помчался над горами, мигая красными огоньками.