Между прочим
Шрифт:
— Чего именно знаешь?
— Про то, что ты бабник, предатель, про Еву твою, гадину порочную…
— Вот как! Дальше что?
— Я и говорю — что дальше? Думай, решай.
— Никто мне не нужен. Слышишь — никто! Эта девочка так — несерьёзно. Невинная шалость. Разве предосудительно восхищаться совершенством?
Антон выдержал пристальный взгляд жены, — мы-то с тобой в тираж выходим, не на чего, так сказать, приятно посмотреть. Бывшие в употреблении. Вот!
Врал, паршивец: Марина в свои тридцать пять выглядела весьма привлекательной: чернобровая сероглазая смугляночка
Он любил жену. Но совсем не так, как Еву, в которой обитало нечто, отчего напрочь сносило крышу.
Антон потерялся. Он одновременно был там, с любимой, и здесь, в семье.
“Нужно помириться” — вертелось в голове, что касалось обеих женщин, но Евы куда больше. Марина никуда не денется, будет цепляться до конца, тогда как у другой полно решимости расстаться.
Таких волевых, самоуверенных женщин он никогда прежде не встречал. На её воинственность и упрямство Антон натыкался не единожды. Сам от себя не ожидал, что готов терпеть и уступать, понять никак не мог — чем эта пигалица приворожила, как умудрялась накалять до предела атмосферу непредсказуемых встреч.
— Я отпуск взяла. У мамы поживём. Дети уже там.
— Отвезти?
— Не мешало бы.
— Может мы это… того?
— Тебе не совестно, Антон!
— А ты поищи безгрешных! Поклянись, что сама не изменяла.
Марина покраснела до кончиков волос, задышала часто-часто, — хам! Такой подлости от тебя не ожидала, — и в слёзы.
— Ну что ты, родная, — прижал жену к груди, — успокойся. Мы квиты.
— Идиот, придурок, ты что подумал! По себе судишь?
— Оступился, признаюсь. Это же не повод вот так сразу, — шептал, увлекаясь процессом соблазнения возбуждённый Антон, ласкающий языком мочку уха — самую чувствительную точку на теле супруги.
— Мариночка, как я соскучился по тебе. Забудь обиду. Ничего такого не было, только целомудренный флирт, игра. Тебя люблю, только тебя, — гипнотизировал её чувственный голос мужа, руки которого привычно извлекали изнутри сладкий отклик.
— Дети ждут. Антон. Зачем… это неправильно, подло…
Правильно, неправильно — какая разница, когда блаженство пронзает каждую клеточку. Затрепетала, заохала, выгибаясь дугой.
— Скажи, предатель, как дальше жить будем?
— Счастливо.
— А она? Трое в койке… не считая собаки. Выбирай, пока я добрая.
— Марин, а ведь ты так и не ответила… изменяла или нет.
— Отвези меня к маме. Неделя срок. Или — или.
— Пропадёшь ведь без меня.
— Поживём — увидим. О себе подумай.
Днём Антон исступлённо работал, старательно загружал мозг, чтобы не думать о своих женщинах. Почти удавалось. А вечера и ночи изнуряли.
Прежде необходимости загружать возбуждённые мысли в облачное пространство, озвучивать и оживлять виртуальные диалоги, не было, особенно последний год, заполненный до краёв трогательными моментами и чувственной лихорадкой, томительным предвкушением неизбежного счастливого будущего.
Ева исчезла, испарилась,
С Мариной в виртуальных феериях Антон встречался гораздо реже. Интимные страсти с женой в цветных иллюзиях больше походили на поединок соперников, на некую разновидность мести. Он входил в неё быстро, безжалостно, мощно, тогда как воображаемую Еву любил целомудренно, нежно, очень-очень долго, старательно и чутко добиваясь взаимности.
Женщины-призраки были полной противоположностью, но удивительно дополняли одна другую.
Выбрать единственную женщину было невозможно по сумме причин.
Антон постоянно был напряжён, взволнован, потерял аппетит. Фантомные свидания превратили его в неврастеника.
Неделя, назначенная Мариной, подходила к концу.
— Будь что будет, — выдохнул Антон, — вычеркиваю Еву из памяти: удаляю, стираю безвозвратно. Довольно с меня душевных мук и внутреннего беспокойства. В конце концов, я отец, муж. Живут же люди без страстей и романов на стороне. В церковь что ли сходить? Решено. Утром за Маринкой еду. И баста.
Попытки изгнать из снов Еву проваливались раз за разом. Стоило настроиться на свидание с женой, пробудить и настроить её милый образ, как откуда-то из темноты принималась манить тонкая, порывистая, почти невесомая девушка-тень, кружащаяся в медленном танце.
Антон просыпался, выпивал стакан холодной воды, долго держал голову под холодной струёй.
Стоило закрыть глаза — навязчивое видение повторялось. Вновь призывно взлетали над узкими плечами и россыпью волос порхающие весенними бабочками руки Евы.
— Недорого же ты меня ценишь. Неделю думал. Приехал поговорить?
— Я твой. Клянусь. Возвращайся.
— Договорились. Попытка номер два. Я делаю вид, что ничего не было, ты — что у тебя не было никого. До особого случая. Собирай ребятишек.
Антон был возбуждён, словоохотлив, радостен. В голове у него роились тысячи планов. Какое же счастье — освободиться от дурмана: просто жить, просто любить. Да-да, он вспомнил; руки вспомнили, губы: Маринка, это же с ней он впервые познал прелесть поцелуя, с ней учился любить, жить в гармонии с собой, с ней, со всем миром. Взбрыкивал иногда, поддавался порой на провокации привлекательных чаровниц, но, ни разу не переступил черту, кроме этого, единственного раза.
Ева — наваждение, испытание, морок. Переболеть нужно. Придётся лечиться. Как же иначе?
До дома оставалось проехать самую малость — три квартала.
Из переулка с папкой для эскизов и мольбертом выплыл до боли знакомый силуэт. Это была она — Ева.
Сердце остановилось, больно-больно дёрнулось, пропустило несколько ударов.
Антон не мог оторвать взгляд от видения, чуть не въехал в столб.
— Лучше бы врезался… насмерть. Ева, моя Ева!
Он только подумал мельком, оказалось — вслух.