Между жизнью и смертью
Шрифт:
Он взглядом выискивал знакомые ориентиры крытого соломой небогатого домика Хрущёвых, куда он впервые попал почти год назад. Тогда знакомца Кошевого дома не оказалось.
– Никита ищо служит в Красной Армии. – Сообщил его отец, назвавшийся Сергеем Никаноровичем.
– Жаль.
– Осенью обещали демобилизовать.
– Видать не судьба.
– А тебе, зачем мой сын?
– Его сослуживец по Царицынскому фронту привет передал.
– Тогда лады, - хмуро
Спросив напоследок, где работает гость, пообещал сообщить, когда Никита демобилизуется. Недавно получив с оказией, случайную весть о возвращении того домой, Григорий в первое же свободное воскресение отправился в соседнюю слободу Александровка.
– Хотя толку никакого.
– Шелехов подошёл к цели своего похода.
– Чем он мне поможет теперь? Я устроился, работаю… Ну да ладно. Раз пришел, узнаю. Может зять, Михаил прислал письмо с новостями?
Григорий кулаком пару раз стукнул в высокие деревянные ворота. Во дворе зло залаяла собака. Тут же, словно давно ожидая некоего сигнала, всё собачье племя посёлка отозвалось разноголосым хором. В низкое, хмурое небо взлетали отрывистые звуки скуки и звериного нетерпения.
– Кого там принесла нелёгкая? – поинтересовался скрипучий голос из приоткрытой двери дома.
– Я в прошлом годе к вам заходил.
Григорий, нервно переминаясь с ноги на ногу, дождался, когда со скрипом открылась входная калитка тёмных от времени ворот. Старший Хрущёв коротко поздоровался и провёл гостя в низенькую комнату, где за небогато накрытым столом сидело несколько человек.
– Здорово! Проходи, садись. – Сидящий за скромным праздничным столом сын хозяина дома поднялся навстречу вошедшему Григорию, который несколько поспешно поздоровался:
– Здорово бывали!
– Проходи не стесняйся, у нас застолье.
Он крепко, по-пролетарски, пожал протянутую руку гостя и назвал себя:
– Никита Хрущёв.
– Григорий… - тот невольно замешкался в ответ.
– Шелехов. Знакомый Вашего сослуживца Михаила Кошевого…Инородец из Вёшенской станицы.
– Это ты брат брось. – Засмеялся Никита.
Улыбка очень шла к его широкой крестьянской физиономии. Небольшие глаза, близко посаженные на курносом лице, хитро заблестели.
– Нет больше инородцев, казаков, дворян. Теперича все товарищи... Не для того мы с тобой кровь на фронтах проливали, чтобы церемонии разводить… - Аль не так?
Никита, уже не улыбаясь, строго посмотрел на Григория, ожидая ответа. Тот смутился и сказал:
– Проливали…
– Где служил?
– Служил командиром эскадрона в Первой конной армии товарища Будённого.
– Он не знал, что
– Бился с белополяками, неоднократно ранен…
– Вот видишь! – Никита опять заулыбался.
– Служили одному делу… Да ты садись, чего стоишь?
Мать Никиты, которую он представил, как Ксению Ивановну подала гостю чистую тарелку и вилку. Во главе стола торжественно восседал отец семейства, с которым Григорий познакомился в прошлый раз. Он немедленно налил в тёмные гранёные стаканы мутного самогона.
– Давай выпьем по случаю праздника! – Никита кивнул головой в сторону тихо сидящего, светловолосого мальчика.
– Сынишке, Лёньке, шесть лет исполнилось.
– Моему семь...
Выпили дружно и также рьяно закусили. Разговор, потревоженный нежданным приходом гостя, вновь вернулся в первоначальную колею. Мать и порядком захмелевший отец Никиты громко обсуждали что-то с его сестрой Ириной. Григорий, пересев поближе к младшему Хрущёву, вёл с ним сытую беседу:
– Недавно со службы?
– Вернулся прошлой осенью в Юзовку, со службы в политотделе Девятой армии и поступил комиссаром на Рутченковский рудник. Работал заместителем управляющего, да… - Никита разгорячённый спиртным, расстегнул ворот поношенной украинской вышиванки.
– Но, понимаешь, не моё… Знаний не хватает. Я ведь что кончал? Два класса и три коридора… А тут производство, шутишь!
– А когда нам с тобой было учиться? – горячо поддержал его Шелехов.
– С детства работали, как проклятые, потом война.
– Вот-вот! – обрадовался поддержке Никита.
– Я, правда, на империалистическую не попал, как шахтёр имел бронь, но с восемнадцатого как вступил в партию, всё время на фронтах гражданской. Поэтому и говорю, учиться надо!
На кончиках его оттопыренных ушей заблестел пот. Он наполнил стоящие перед ними стаканы и махнул из своего, не закусывая.
– Трошки поздно учиться, староват я.
– Не согласился гость.
– Учиться никогда не поздно! – Набычился неуступчивый Никита.
– Сколько тебе?
– Двадцать восемь.
– А мне двадцать девять, ровесники почти. – Он задумчиво помолчал, а потом убеждённо закончил.
– Я вот поступил на рабфак Донтехникума и тебе советую. Знания нам нужны, чтобы строить новую страну. Такая жизнь настанет, только держись... Мы ещё таких дел наворотим, вот увидишь!
– Ох, куда хватил! – Григорий понемногу пьянел и, теряя природную осторожность, зло выкрикнул.
– На чёрта мне сдалась твоя новая страна… Я спокойно жить хочу, понимаешь! Чтоб меня никто не чапал и я никого не буду... Понимаешь?