Между жизнью и смертью
Шрифт:
– Не по душе мне работа под землицей, без солнца.
– Подожди, я доскажу!
Точилин отвернулся, подыскивая нужные интонации. В открытое окно летней кухни высунулась распаренная стряпнёй жена и позвала их:
– Идите ужинать, всё готово!
– Идём. – Муж повернулся к нетерпеливо переминающемуся собеседнику.
– Что там у тебя в прошлом было мне неинтересно. Мужик ты справный, сколько тебе?
– Двадцать девять недавно исполнилось.
– И молодой, а то, что седина в волосах, так то не грех.
– Тимофеич, не пойму,
– Говори, не юли!
Точилин неожиданно широко и открыто улыбнулся. Улыбка осветила его изъеденное угольной пылью лицо и удивительным образом чрезвычайно смягчила грубо вырубленные черты. Не пряча улыбающиеся глаза, он сказал:
– Торопишься?
– Темнишь ты что-то…
– Ишь какой горячий! – ему явно нравился немногословный и ответственный постоялец.
– Короче… Женись на моей дочке!
– Жениться? Мне? – Шелехов стоял, как бык получивший обухом по лбу.
– Ты шутишь что ль?
– Не шучу…
– С ума сошёл!
– Нет, ты послушай.
– Горячился потенциальный тесть.
– Я вижу, как ты на неё смотришь, да и она неровно в твою сторону дышит. Выделим вам половину дома, и живите с Богом!
– А Тоня… Антонина Ефимовна как же? – Григорий начал понимать, что этот разговор далеко не шутейный.
– Согласится?
Ефим Тимофеевич облегчённо вздохнул, как после благополучного окончания десятичасовой работы в угольном забое и ответил:
– А то!
– Точно?
– Куда она денется! – он панибратски похлопал по загорелому плечу будущего родственника.
– Чтобы красному командиру, да такому красавцу отказала? Да ни в жисть! Пойдём зятёк вечерять, пора топать на шахту. Завтра я с матерью поговорю, а осенью справим свадьбу.
– Лады...
Мужчины взвалили на плечи по мешку остро пахнущей картошки и неторопливо пошли по направлению к белой мазанке. Вечерело, послеобеденный жар сходил на нет. Оживали попрятавшие от безжалостного солнца птицы и звери. Степь южного Донбасса, начинающаяся сразу за огородами посёлка, наполнялась запахами и звуками непрерывно продолжавшейся жизни.
Глава 5
Отгородившись от огромной страны Кремлёвской стеной, группа вчерашних юристов, служащих, разночинцев и профессиональных аферистов делила власть. Она досталась им благодаря невероятному стечению обстоятельств, и они начали грызться за вожделенное ещё при живом вожаке.
Бюрократизация партии и централизация власти проходили на фоне резкого ухудшения здоровья Ленина, вождя мирового пролетариата.
Год введения НЭПа стал для него последним годом полноценной жизни, в мае 1922 года его поразил первый удар. Катастрофически пострадал головной мозг, поэтому почти беспомощному Ильичу установили весьма щадящий график работы. В марте 1923 года произошёл второй приступ, после которого Ленин вообще на
Между первым и вторым приступами Ленин делал последние попытки участвовать в политической жизни страны. Понимая, что дни его сочтены, он пытался обратить внимание делегатов XII съезда ВКП (б), состоявшегося в апреле этого года, на тенденцию перерождения пролетарской партии.
В своей записке «Письмо к съезду», известной как «Ленинское завещание», написанной в начале 1923 года, Ленин предлагал расширить ЦК за счёт рабочих, как основы партии. Фактически он хотел сменить зажравшиеся кадры старых революционеров на новых управленцев великой страны.
– У нас кухарка может руководить страной! – Ленинское выражение, ставшее крылатой фразой, лучше всего иллюстрирует политическую наивность первого лица государства.
Стремясь в дальнейшем отодвинуть от борьбы за власть ряд товарищей, Ленин дал личные, нелицеприятные характеристики крупнейшим партийным деятелям. Он сравнил Троцкого, Сталина, Зиновьева, Каменева, Бухарина, Пятакова и пришёл к выводу, что никто из них не отвечает высоким требованиям, предъявляемых к лидеру.
Вскоре среди названных политиков развернулась жёсткая подковёрная борьба за обладание бесхозной властью. Им было плевать на любые характеристики выжившего из ума больного человека, слишком высокая награда лежала на кону!
Никто из них даже подумать не мог, что за тысячу километров от Москвы, в невзрачной саманной мазанке, бедного шахтёрского посёлка на Донбассе, в первых числах марта 1923 года сидел молодой человек, перехвативший позднее верховную власть. Пройдёт ровно тридцать лет и Никита Сергеевич Хрущёв, после смерти генералиссимуса Сталина, постепенно заберёт её в свои сильные, рабоче-крестьянские руки.
***
– Грязюки-то скоко! – Григорий с трудом пробирался по склонам довольно глубокой балки, прозванной в народе Дурной.
– Чистое наказание Господне…
Талая вода, стекая с крутых склонов, подставивших голые бока разбуженному солнцу, превращала процесс форсирования балки в сплошное мучение.
– Липнет и липнет! – он осторожно, чтобы не потерять в жирной жиже щегольскую, «нэпмановскую» калошу, обутую на новый, хромовый сапог приподнял левую ногу.
– Зачем только я зараз попёрся в такую даль?
Подобранной тут же сухой палкой, Григорий очистил обувь, утяжелённую многослойными налипанием сизой грязи.
– Всё одно, что масло, - он даже залюбовался блеском влажной земли. – Хоть на хлеб намазывай.
Через несколько минут путник всё-таки выбрался на противоположный бок неласковой балки. Там дело пошло веселее, утрамбованная до состояния льда снежная дорожка, даже не думала таять.
– Ага! Кажись прибыл. – Григорий незаметно для себя вошёл в грязный рабочий посёлок, притулившийся на самом верху прыщеватого холма.
– Только бы он был дома.