Мидасов дар, Глушаков Евгений Борисович

Мидасов дар

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

* * *

Посвящается памяти мамы

Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им; ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвёртого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои.

Вторая заповедь

Первая глава

Могущество художника, поэта —Проклятый дар. К чему ни прикоснусь,Будь то осколок зимнего рассветаИли цветок – уродливая грустьПорабощает существо предмета.С вертлявой канарейкою займусь,Учу по нотам… А засвищет – грустно.И стиснул пальцы зябкие – до хруста.Уменье боги ниспослали мне:Реальность побеждать воображеньем.Увы, победа, лестная во сне,Готова обернуться пораженьем;Чреваты неуютным пробужденьемЛюбые сны… Прекрасные – вдвойне.Неровен час: проснувшись, обнищаем,Лишившись драгоценных обещаний.Обыкновенно наступает день,Когда, устав от мутных сновидений,Спешим стряхнуть мечтательную леньИ расширяем круг своих владенийРеальным миром, где любая теньРоскошней, слаще полуночных бдений;Всю чертовщину отметаем разом.Довольно снов. Покончили с экстазом.Уже не тщимся мир перевернуть.И не скандалим. Ценим то, что близко.Просторней разворачиваем грудь,Освобождая прежний стих от риска,Чтоб выдохнуть полнее и вдохнуть.И

смущены, что поступали низко,Поскольку не однажды верность вдовьюУмели грубо распалить любовью.Пришло прозренье. Сброшен капюшонБлагополучных, милых заблуждений.Застукали с любовниками жён,И сразу – перед пропастью сомнений.Взываем к истине, но моралист – смешон.Рога на стенке – атрибут семейный.Все это знают. Мир без дураков.По праздникам сметаем пыль с рогов.Растрачен на бессмертие аванс.Жизнь прожита случайно, вхолостую…Вдруг ненароком разобидел вас?Ещё опасней девственность святуюХоть пальчиком задеть… На этот разЯ о вещах серьёзных повествуюИ – про любовь! Ну а теперь по плануОт болтовни – перехожу к роману.

Героя моего зовут Андрей.Его с рожденья пеленали в ситец.В деревне рос. Остался верен ей.Теперь он – деревенский живописец.ИЗО ведёт сугубо для детей;Они ещё в постель изволят писать,А он их учит красками писaть.Привадил к дому. Недовольна мать.И то сказать, его уроки странны:Рассядется по лавкам детвора,Галдят, макают кисточки в стаканыИ в краску… Клякса – облако, гора!Малюют сны, неведомые страны…Урок? Навряд ли… Шутки, смех, игра!Бывало, упрекну его при встрече.Молчит, чудак… Оправдываться нечем?А помнится, завидовал емуВ студенческую пору, в институте:Его мужицкой смётке и уму,Напористо стремящемуся сути,Упрямству… Но особенно тому,Как он писал – торжественно до жути:По-бычьи упирался в пол ногами,Как будто камень громоздил на камень.А Муза – и легка, и своенравна:Безумного надеждой усмирит,Внушит тихоне громовержца право,Романтика в корявый ввергнет быт,Над скромником, глядишь, сияет слава,А гений всеобъемлющий забыт…Кто понимает, что за баба – Муза,Не вздорит – ищет брачного союза.Мне помириться с Музой удалось.Капризная? Пришлось приноровиться.Она шептала: «Стань самоубийцей!»А я кивал, умно скрывая злость.Она меня вела – и вкривь, и вкось,То оттолкнёт, то нежно подольстится…И, лицемерно разыграв ханжу,С дурашливою Музою дружу.Андрюха и в искусстве был упорным.Натягивая нос профессорам,Подчас казался чистоплюем нам,И даже проявлял зазнайство, гонор,Нередко спорил, надрываясь горлом,Придирчив – до наивности – к словам…Для Музы человек такой – обуза,Но от него не уходила Муза.

Учась пониже курсом, чем Андрей,Я подражать ему пытался даже.Хотя мой колорит повеселей,Трагическая боль его пейзажейАукалась лиричностью моей…Весной на институтском вернисажеОн выставился: «Просека. Этюд»,Где ощущалось, сколь порубщик лют.Не мастерство, а нравственная силаРаспорядилась этим полотном;Нет, роща не кричала – голосила,Расчерчена суровым топором.Валялись раскоряченные пилы —Оружие насилья – под кустом,И чёрные берёзы догнивали,И в жутком страхе разбегались дали.Он был не понят. Говорили все,Что замысел и опыт неудачен,Рисунком – угловат, по цвету – мрачен,Да и берёзкам отказал в красе…А мой хвалили: «Васильки в овсе».Я первый год учился. Только начал.Однако, поле расцветив искусно,Вложил в работу простенькое чувство.Мясницкий усмотрел во мне талант,Любовь к природе. Старцы пожурили,Поскольку третий план был слабоват.Зато на первом – сухость, нежность пыли,Колосьев, чуть примятых, аромат…Профессора такую чушь любили,Эффекты в стиле импрессионистов,Чей путь в искусстве светел и неистов.Андрей споткнулся именно тогда.Мальков, академическая туша,Внушал ему, Андрей его не слушал,Уставившись в окно, на провода…Мальков – аж покраснел! Малькову – душно!Потребовалась ректору вода!На кресло повалился, багровея…А я – в буфет, и этим спас Андрея.Но вправду ли новатор был Мане?Свет раздраконил?.. Велика ли степеньНоваторства в подобной новизне,Поскольку веком прежде Джон КонстебльПолдневный зной разлил в голубизне;Фамилии его основа – стебель,И корень этот разумею так:Родился пейзажистом – верный знак.Вы помните?.. Журчащая река.Июльский день. По лугу свет разбросан.Прониклись ожиданьем облака,Вода чудесным серебрится плёсом,Миг заступил бессчётные векаОтветом – прошлому, грядущему – вопросом…Большой пейзаж с телегою для сенаВзят на обложку мной – блестит отменно.

Кого ведёт единственно любовь,Кто с ней одною состоит в совете,К тому приветлив человек любой,Того ласкает присмиревший ветер.Но кто, о лучшем грезя, лезет в бой,Такому счастья нет на этом свете,Поскольку он всему, что в мире есть,Свою мечту согласен предпочесть.В быту, таланте, творчестве и споре —Андрей был неизменно одинок,И лишь со мной в случайном разговоре,Нет, не открыться – высказаться мог.Так, смалывая камушки в песок,От века собеседовало мореС береговою линией своей,Глубин не открывая перед ней.Он редко разговаривал без смеха,Расцвеченная шутками канваКак бы снижала мысль – слова, слова! —Серьёзное смотрелось как потеха.Я в глубину его кричал!.. ЕдваМне отвечало собственное эхо…Без отзвука с неведомой версты —Как бездну отличить от пустоты?Но я, как даровитейшая бездарь,Непобедимо верил, что АндрейОтнюдь не пуст. Тем более что «бездна»Для вящей убеждённости моейТо выбросит медузу – интересно,То нечто – поизящней, почудней,Что, поместившись целиком в стакане,Причастно, может быть, глубинной тайне.Я иногда вышучивал его,Андрей тогда смотрелся сиротливоИ уходил, как море – в час отлива.Ещё со мной, но – где-то далеко.Так уходил из жизни Жан Виго;Взъерошенного непризнанья гриваЗвенит о тех, кто при избытке силПод солнцем место славе уступил…Искусство – вроде чудака Прокруста:Едва измыслит некий идеал,Как под сурдинку пыточного хрустаВсех усреднит – кто рослый или мал.Хотя в ином юнце бушуют чувства,Какие свод небесный не вмещал,И громоздит на фресках груды плоти,Как потрясавший мир – Буонарроти.Но мне милей скромняга Рафаэль;Он в смуте против Бога не замешан,Перед прекрасным сам благоговел,Его рисунок – гармоничен, взвешен.Друзей в избытке и врагов имел,Любимец Муз, а также смертных женщин.И, помнится, не прекословил зряНи Папе, ни вельможам короля.Творец «Мадонны» – нежность и веселье,Творец «Давида» – глыбист и суров,Один кутил, другой узнал похмелье,Один скрывал, другой срывал покров…Что выше: Богородицы любовь,Державный гнев пророка Моисея?Кто нам нужнее – мать или отец?..До истины добрались наконец!

Дублёнки, шапки – в угол… Мастерская!Свет верхний – что теплица под стеклом.Буржуйку прокалили угольком —Черна, помятый бок, труба кривая…Григорьев, табуретку предлагая,Хромую ножку вправил кулаком.И, целомудренно раздев картину,Вприглядку отступил на середину.«Не правда ли, темно и цвет расплывчат?»– Расплывчат цвет? Юродствуешь, подлец!Цвет хлёсткий, бьющий – вроде зуботычин;И снег, под коим – каждому конец…И – просветленье… Ты, Андрюха, спец!Ты – гений! Ты!..«Лесть очевидна. Вычтем.Я всё-таки порежу этот холст,Когда в сугробах видится погост.Поскольку мне обратного хотелось:Декабрь. Унынье. На исходе год.Холмов округлость и оцепенелость.Но под покровом созревает плод.Покой трусливый – созревает смелостьРокочущих, неудержимых вод.Как роженица, тишина томится,Чтоб новой, лучшей жизнью разродиться».– Твой замысел, действительно, хорош;Да и тебе созвучно ожиданьеИ сил, до срока скрытых, клокотанье…Но можно ли такое – и под нож?«Я своего не выполнил заданья…»– Андрюха! Ну прошу тебя – не трожь!Тут

чувствуется всё же вдохновенье…«Не вдохновенье, друг, а неуменье».– Вот глупости!.. Ты – мастер, а другимИ помышлять заказано об этом.Ты можешь на холсте исполнить гимн,И станет стыдно неучам-поэтам.Умеешь город написать сквозь дым,Бутыль чернил наполнить чёрным светом…Ты в двадцать лет писал, как академик!«А в тридцать – ни заказов нет, ни денег…»– Тебе занять?«Не трудно?.. Так займи!»– Смешно сказать, но я теперь в фаворе.Пейзаж купили… тот… «Конец зимы»:Ручей под снегом, вяз на косогоре…Тут, кажется, четыреста… Возьми!«Отдам не скоро…»– Что болтать о вздоре?Бездарностям сопутствует успех;Вот почему твой друг счастливей всех!«Елена как?»– Она к тебе приедет.Сказала – через месяц…«Подождём…»– Женись на ней!«Но счастья нет на свете…»– Так Пушкин говорил, а мы найдём!«Я – не ищу…»– А у меня в предмете.Причём не в одиночку, а вдвоёмС любимою…«Зато, пока ты ищешь,Их было, вероятно, больше тыщи?..»

Как цедры глянцевитая спиральСияет на фламандском натюрморте,Так лес, где паутину собирал,Просвечен весь и до весны в ремонте.Противиться не в силах комарью,Жиреющему от невинной крови,Из термоса китайского нальюЗаваренный в Москве бразильский кофе.По брёвнышку не перейти ручья.Напрасно гнёздам перепись устроилИ древнего урочища устоиТопчу напрасно сапогами я…Не высмотрев сюжет, вернусь в деревню,Где за щекой у скотницы орех,А конюх объясняет бабьей леньюЧревоугодье и содомский грех.Там, в камышах озёрной пасторали,Хозяйки и посконное своёНа длинных бельевых мостках стиралиИ за беседой вряд ли забывалиПеремывать соседское бельё.Всё на виду: обновки и обноски.Молодки тёрли преусердно так,Что под обмылком проступали доскиСквозь мокрый ситец платьев и рубах.Переполощут горький срам покуда,На руку деревянно опершись,Глядишь, помолвка сладится не худо,Пьянчугу разбранят, замесят жизнь.И это всё, не разгибая спины,И это всё, в подолы пряча взгляд:Обмоют мёртвых, справят именины,Семью накормят, вырастят ребят.А мужики, раскуривая трубки(Все прочие занятья – ерунда),Косятся на подоткнутые юбкиИ баб чихвостят – нету, мол, стыда!И рассуждают: какова погода,Каков укос, когда нальётся сад,Кому и где какая вышла льгота.Затянутся и снова глаз косят.А между тем почтенный горожанин,Природы обстоятельный должник,До ветру за овраг бежит в пижаме,Не уяснив – где баня, где нужник?Забавен мужикам столичный норов.Неприбранный оглядывая край,Затянутся, вздохнут:«Отъелся боров, —И крикнут вслед: Порты не потеряй!»

Вторая глава

Провинция не лишена достоинств.Стереотип: природа, тишина…И можно, ни о чём не беспокоясь,Предаться вдохновению сполна,Начать картину или кончить повесть;За что ни взяться – будет глубина.Деревня – рай для всякого поэта;Я на себе готов проверить это.Ну а пока Андрея навестил,Художника в изгнанье добровольном.Остаться бы? – Да не хватило силИ сменного белья… Уехал, словом!В Москве часа через четыре был.И – в ресторан! Лафитник. Закусь пловом.Уединенья требует искусство,Но без комфорта, согласитесь, грустно.В метро столкнулся с Николаем Г.Не с тем, который Ге и передвижник,А с Колькой Говорковым. Этот – книжникИ фарисей с портфельчиком в руке.Сокурсник мой. По части баб – подвижник.Бородку отпустил на сквозняке(Уж больно жидковата бородёнка).Слегка упитан, и глаза телёнка.Экскурсоводом мается, чудак.Халтурить мог бы, если нет таланта;Раскрашивал бы фантики – хоть так,Малярничал бы – пожирней зарплата…А, впрочем, Колька говорить мастак,И, верно, проболтали бы до завтра.Но тут спешил. Меня с собой позвал.Как говорится, с корабля – на бал…Закуски и вино в ассортименте,С пиликающей скрипкою урод,Две женщины, литературный сброд…Лишь не было художников и смерти.Художники пришли. И смерть придёт.Ну а пока гуляйте, ешьте, пейте,Любите женщин, слушайте стихи…Глядишь, заполнят время пустяки.А там наступит час, всегда нежданный,И, слёзную облобызав родню,Оставим мир. Останется пижама,Случайный телефон, долги, меню,Ещё немного бытового хлама…Пришёл. Ушёл. А мир не изменю.Меня изменит мир – своей рукоюПрепоручая вечному покою.

По вечерам засилье горькой тьмы.Но вскоре сны овладевают нами;Обязаны воображенью мыПрекрасными, чарующими снами.И снова, отдохнув от кутерьмы,Доверчивыми ясными глазамиС утра готовы целый мир обнять,И выдохнемся к вечеру опять.Но радостна минута пробужденьяПриятной свежестью, надеждой молодой,Ну как облиться из ведра – водой!С похмелья – хуже… Размышляю – где я?Да, у себя… А это кто со мной?Ко мне щекой прижалась, холодея…Насмешливо спросил:– Который час? —Уже не помня, что сроднило нас.Ах, да! Вчера в «Эльбрусе» джигитовкаПо поводу двух проданных картин.Отменный фарт! Купила Третьяковка!И заплатили славно… Был один?Нет, с Говорковым… Танцевали ловко.За стол соседний к дамам угодил.Потом ещё добавили вина…Была при Кольке женщина… Она?Да или нет?.. Но разве в этом дело,Поскольку я был пьян, она пьяна…Опять уснула. Спит. Лучом задело,И светотенью вспыхнула спина.Подёрнулось гусиной кожей тело.И солнышко!.. И сквозняка волна!..Определённо не знавал ДжорджонеСиянья, что зажглось в её ладони!Теперь рассмотрим девушку с лица…Прекрасна!.. Что-то есть от Магдалины,Той самой, что явил нам Тициан…А может быть, Даная – в тёплом ливне?Нет, Магдалина драпирует стан —Простынкою… Архитектура линий!Глаза открыла – затенённый пруд.– Как звать, простите?«Машею зовут…»– Я так и думал… Значит, Магдалина!Чай или кофе?«Предпочла бы чай…»– Вы… вы – каррарский мрамор!«Просто – глина,Ребро Адама…»– Замужем?«Ничья…»– Я напишу вас Евою!«Мне стыдно…»– Тогда царицей: золото, парча…«Не стою дорогого переплёта…»– Приступим?«Я уже спешу… Работа!»– Уходите?«Увы! Но мне пора…»– А как же я?«Вы – просто гениальны!»– Хотя бы чай? Положено с утра…Я вскипячу. Позавтракаем в спальне.Трудиться натощак?«Но я – сыта…»– Что за работа?«В школе музыкальной.По классу скрипки…»– Дразните струну?«Прощайте!..»– Вот… звоните!«Позвоню…»

Позавтракал. К мольберту. Не писалось.Опять прилёг. Не спится. В окнах – свет.Легко, а между тем в душе – усталость.В себе уверен, а покоя нет…Трельяжу криво улыбнулся – старость?Смеётся отражение: привет!И весело подмигивает глазом:Признания желал? Пришло, наказан!И, правда, я как будто опустел.Не чувствую в груди былого тона.Ещё тружусь, а финиш между тем;Разыграны медали марафона…Ещё и силы есть – нехватка дел.Успех имеет свойства небосклона:Поманит глубиною звонкой твердь,Но чуть взлетел, и… некуда лететь!Счастливее, кто, силы соразмерив,Не тратил всуе, ложно не берёг,Кто восполнял признанием потериИ годы заключил в единый вдох.Но, если человек не выбрал целиДостойной, исчерпать себя не мог,Несчастней он того, кто не боялсяИ ношей непосильной надорвался.Тот наголову временем разбит,Кто безоглядно ринулся за славой,Не угадав, что мастерская – скит,Убежище от суеты лукавой;Ну а добил его – развратный быт,Пролившись по артериям отравой,Комфортом добродушным заласкав,А сердце превратил… в кухонный шкаф!Запой недельный – и отвык от кисти…К друзьям податься? Выполнить заказ?Но линию не схватывает глаз,Цвет не даётся… Трудимся – артисты,Лениться будем – нелады как раз.Ну хоть умри: ни образа, ни мысли…Поскольку ставку делал на талант,Какой же я художник?.. Дилетант!Тружусь наскоком. Если чую рвенье,Тогда в паренье творческом, в бреду,Ладонью краску на холсты кладу;Тогда едины – ясность и сомненье…Но редко посещает вдохновенье,Когда ему навстречу не иду;Небесное, оно не терпит грязи,Как нагота святейшая – проказы.

1 2 3