Пером очерченная даль… Поэт о поэтах, Глушаков Евгений Борисович

Пером очерченная даль… Поэт о поэтах

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

Поэт о поэтах

Стихи и проза, по пушкинскому выражению, столь же несхожи между собой, как «вода и камень», «лёд и пламень…». Тем привлекательней возможность представить Жрецов Рифмы и Блюстителей Размера не внешне – прозой, как нечто Чуждое, Запредельное, а изнутри – стихами, как Близкое, Родное.

Заметим, что и литературная критика не всегда довольствовалась рамками научного, лишённого ярких эмоций анализа. Так статьи Белинского – безусловный пример поэзии, благоухающей красками, полемически страстной. Отсюда их живость и обаяние.

А здесь, по сути, нечто внутрицеховое: поэт пишет о поэтах.

Иногда с горестным трагизмом, иногда весело с юмором. Исторические факты перемежаются игрой фантазии, нарочитая серьёзность оборачивается шуткой.

Автор посчитал необходимым включить в книгу и раздел «О себе», дабы представиться публике. А ещё и рассказать о своей поэтической судьбе, во многом типичной не только для его творческого поколения, но и вообще для каждого поэта.

Судьба как вызов, как путь к мастерству, к читателю, к себе.

Взять

томик и, налив бокал,Подсесть к огню поближе,И призадуматься, покаПоленья пламень лижет.Открыть. Прочесть стишок, другойПод стук дождя по крышеИ ногу перевить ногой,Глоток-другой отпивши.И снова – пару чудных строк;И, в образе изгоя,Взять кочергу, что возле ног,И помешать уголья.Вздохнув, подумать: «Пустяки,Но прятать в стол не гоже…»И это что же вам – стихи?Поэзия, быть может?Нет, не почитывать да пить,В камин кладя поленья —Стихи положено любитьДо умопросветленья,До пробужденья лучших чувствИ небывалых мыслей,Покуда в свет не облачусь,В сиянье горних высей!

Об александре Пушкине

Саша в Арзамасе

Батюшков упёр пятуВ изразцовый свод камина,Где плясала КоломбинаСквозь метели маяту.Вяземский взгрустнул слегка,Зарумянился Жуковский…А Сверчок себе сверкал,А Сверчок и был таковский.Пламя – нежный язычок,И глазёнки – не иначе;Оттого сверчит СверчокИ по креслам чуть не скачетСтрочка – не на всякий нрав,Слабой счёл её Жуковский:На пол бросил, оторвавВ виде узенькой полоски.А Сверчок – за строчкой шасть,Ажно вытянулись лица:«Что Жуковскому – не в масть,Для моих стихов сгодится!»И нахмурил было лобДля серьёзности для пущей,Но сейчас же в хохот – хлоп,И – кататься, будто пучит.Скалил зубы – даже взмокВ общем хохоте и гаме.Стихнул: «Знаю свой шесток…»Сел. И заболтал ногами.

«Там, где ветром дороги повязаны…»

Там, где ветром дороги повязаны,Бечевою унылых кочевий,Драный табор приткнулся под вязамиВозле барских высоких качелей.Над испившей кваска деревушкою,Над речушкой, чей норов смирили,Перелёты курчавого ПушкинаИ восторженно-юной Марии.Ах, без этого, верно, и лета нет,Без улыбок и прочих банальностей…Рада Саше, но ведать не ведаетО великой его гениальности.

Приезд в Михайловское

– Саша, милый! Вот не ждали!Спас, голубчик, от тоски.К нам теперь?.. И наши далиГневу царскому близки.Погляжу – совсем красавец:С бакенбардами, кудряв…Милый наш поэт, и в славеПричастись родных дубрав.Закружил! Уронишь, право!Подсадил, шалун, куда…«В славе, няня, меньше славы,Чем позора и стыда».– Бог с тобой, сними скорее!«А – не сладко быть в чести?Няня, няня, побыл где я,Что я видел…»– Опусти!..Чай, намаялся по свету?«А не быть без синяковСреди чванных эполетовИ вельможных дураков.Дар мой им неинтересен:Что им в сказках, что им в снах?Знатным, няня, не до песенПри богатстве

и в чинах».– И не пой для них – пустое,В гордых ли искать любви?Нет им счастья, нет покоя.Господи, благослови!Барышни ломливы, едки…Разводи амуры с ней…Чай, Михайловские девкиЛасковее да красней.«Няня, выпить бы, согреться?»– Саша, и не смей любитьТех, кто сердце твоё, сердцеНе умеют оценить.Радость моя, милый Саша,Приезжал бы навсегда?И в опале жить не страшно,А среди чужих – беда!Плащ сниму, дружочек милый…Заболталась – бабий грех.Ладно хоть на стол накрыла.Ну, давай… За твой успех!»

Тригорское

«Прасковья Александровна, мой свет!Ваш скромный обожатель и сосед,Аннетке и Зизи целую руки.Коль не упьюсь чернилами от скуки,То, верно, прискачу к обеду я.Мой дом у вас! По духу мы – родня,Нас породнили жжёнка и шарады.Вам одиноко. Знаю, вы мне радыСердечно, без жеманства и затей.В степи и куст благодарим за тень…»

Ботвинья, ростбиф, с поросёнком каша…Проездом заглянула генеральша,С хозяйкой состоящая в родстве.Прелестна. И мечтает о вдовстве.И благоволит к ссыльному поэту.В Михайловское возвратясь к рассвету,Трепал по гриве аргамака он,Как никогда – и счастлив, и влюблён.

Мы все ханжи. И с ревностным испугомПодглядывать готовы друг за другом.Но, ежели утешился поэтС женой чужою, возражений нет.Сочувствуем, конечно, генералу,А шалуна простим мало-помалу,Как будто на почтенных наших жёнИзвестные права имеет он.

Уздою крепкой осадив с галопаИ под присмотром сонного холопаГнедого в пене бросив жеребца,Являлся Пушкин с заднего крыльцаВ господский дом, пропахший дёгтем, краской,Где пол грозил любовникам оглаской,А полотна льняного сладкий духЩадили сквозняки столетий двух.И горы нашинкованной капустыМерцали в хрустале наборной люстры.

Тут, выйдя в парк, вы созерцать могли бВерсаль газонов и аббатство липИ на кругу с цветочными часамиМеняться с эхом звучным голосами,И ласкам тайным находить приют,И навещать заречные туманы…Узнав, как близко Пушкин жил от Анны,Я ощутил блаженнейший уют.

Но к нашему несчастью (или к счастью?)Интрига всех романов такова,Что верх берут на собственность права,Ленивой не оспоренные страстью.Влюблённость, как простудная болезнь —Чихнул, и нет, и след не обнаружу.Жена покорно возвратиться к мужу,А хахалю – с тоски хоть в петлю лезь.

Но тут хозяйка (предположил кто бы?)Поэта, как беспутного зятька,Приревновала. Равно неудобныСтаруха пылкая и мылкая пенька.Захлопнув недочитанную книгу,Поправив нервно съехавший бандаж,Сказала Анне: «Выезжаем в Ригу!» —И удалилась собирать багаж.

Фортуны баловень и чадо славы – Пушкин,Потягивал метель из винной кружкиИ нянюшки своей веретеноТак слушал, как другому не дано.А утром, ледяной отведав ванны,Грыз ногти, перья; ждал письма от Анны,В котором обсуждалось, например,Кузен милее или офицер?И, визави распутного кузена,Не сомневался Пушкин: тут – измена.

1 2