Мифы и легенды рыцарской эпохи
Шрифт:
– Благослови тебя Господь! – сказала Киква. – Я не сомневаюсь в твоих дружеских чувствах ко мне.
Она испытала облегчение, и из ее сердца исчез страх.
– Я думаю, госпожа, нам не стоит оставаться здесь. Мы потеряли собак, а значит, теперь мы не сможем охотиться. Давай отправимся в Англию, там нам будет легче прокормиться.
– Хорошо, господин, – ответила Киква, – так мы и сделаем.
И они отправились в Англию.
– Господин, – спросила Киква, – каким ремеслом ты хочешь заняться? Выбери то, которое тебе больше по душе.
– Больше всего мне хотелось бы шить обувь, – ответил Манавидан.
– Господин, такому
– Тем не менее я займусь им, несмотря на высокое происхождение, – твердо сказал Манавидан.
– Но я не умею шить обувь, – сказала Киква.
– Ничего, я научу тебя сапожному ремеслу. Мы не станем заниматься выделкой кожи. Будем покупать готовую и шить из нее обувь.
Они отправились в Англию и, обосновавшись в городе Херефорд, занялись пошивом обуви. Манавидан купил кордовскую кожу, лучше которой не было в городе. Договорился с лучшим в городе золотых дел мастером, который стал делать пряжки для его обуви и золотить их, а Манавидан наблюдал, как он это делает, и освоил это искусство. Вскоре он стал одним из трех мастеров в городе, которые делали золоченую обувь, причем его туфли и сапоги покупали охотнее (Манавидан кроил обувь, а Киква ее сшивала). [72]
72
В одной из триад Манавидан упоминается как один из трех золотильщиков обуви вместе с Касваллауном, сыном Бели, и Ллеу Ллау Гифсом. (Примеч. пер.)
Когда сапожники поняли, что их доходы резко упали, они собрались, посовещались и решили убить невесть откуда взявшихся конкурентов. Но Манавидана предупредили и даже рассказали, как сапожники собираются его убить.
– Господин, – сказала Киква, – неужели мы будем дожидаться, когда эти невежи расправятся с нами?
– Нет, – ответил Манавидан, – мы вернемся в Дивед.
Они отправились в обратный путь, и Манавидан захватил из Херефорда пшеничный колос.
Манавидан и Киква обосновались в Нарберте. Манавидан испытал ни с чем не сравнимое счастье при виде Нарберта и его окрестностей, где жил и охотился вместе с Придери и Рианнон. Он ловил рыбу и охотился на оленей, а затем распахал участок земли и на треть засеял его пшеницей, а потом засеял и оставшиеся две трети земли. Нигде в мире пшеница не всходила лучше, чем на его земле. Она быстро росла, день ото дня наливались колосья.
Одно время года сменило другое, и наступила пора сбора урожая. Манавидан пошел на первый из засеянных участков и увидел, что пшеница созрела. И он решил, что приступит к жатве пшеницы на следующий день. Вечером он вернулся в Нарберт, а на следующий день на рассвете отправился в поле. Какого же было его удивление, когда он увидел только голые стебли. Все колосья были аккуратно срезаны и куда-то унесены.
Он пошел на второе поле и увидел, что там тоже созрел урожай. Он опять решил убрать его на следующий день. Придя утром на поле, он также нашел только голые стебли.
– О святые Небеса! – воскликнул Манавидан. – Кто же готовит мне голодную смерть? Не тот ли, кто уже опустошил мой край?
Он пошел на третье поле и увидел, что пшеница поспела, причем урожай оказался еще богаче, чем на первых двух. «Будь я проклят, если этой ночью не увижу, кто хозяйничает на моих полях. Тот,
– Что ты собираешься делать? – спросила она.
– Стану всю ночь караулить поле, – ответил Манавидан.
В полночь он услышал какие-то звуки, исходящие из пшеницы. Он встал и увидел на поле бесчисленное множество мышей, и не было этому полчищу ни конца ни края. Каждая мышь влезала на стебель, перегрызала его и уносила колос с поля, причем число колосьев соответствовало числу мышей, то есть на каждую мышь приходился один колос. Манавидан не успел опомниться, как на поле остались только голые стебли, а все мыши бросились наутек, унося колоски.
Вне себя от гнева Манавидан кинулся за мышами, но поймать их было не легче, чем комара или птицу. И только одна мышь оказалась менее проворной, и он погнался за ней, поймал и посадил в перчатку, которую обвязал бечевой, чтобы мышь не сбежала. Вернувшись во дворец, Манавидан вошел в зал, где сидела Киква, разжег огонь, а перчатку с мышью повесил на крючок.
– Господин, что там в перчатке? – спросила Киква.
– Вор, – ответил Манавидан, – которого я застиг на месте преступления.
– Что же это за вор, господин, если он помещается в перчатке?
И Манавидан рассказал Кикве о нашествии мышей на последнее из их полей.
– Одна мышь оказалась менее проворной, чем остальные, и теперь сидит в перчатке. Завтра я ее повешу. [73]
– Мой господин, – сказала Киква, – не к лицу столь достойному человеку, как ты, вешать такую ничтожную тварь, как эта мышь.
– Будь я проклят, – воскликнул Манавидан, – если не перевешаю всех, кого смогу изловить, а эту, которую поймал, обязательно повешу.
73
По валлийскому закону, если вора ловили с чужим имуществом, его могли повесить; если же кража считалась доказанной, но в момент поимки вор не держал в руках чужого имущества, он должен был заплатить выкуп. (Примеч. пер.)
– Господин, у меня нет причин жалеть эту мышь, я всего лишь беспокоюсь, что о тебе пойдет дурная слава. Впрочем, поступай, как считаешь нужным.
После разговора с Киквой Манавидан взял перчатку с мышью и пошел на курган. На вершине кургана он стал сооружать виселицу из палочек, и тут к нему подошел ученый человек в старой, поношенной одежде. Прошло семь лет с тех пор, как Манавидан видел здесь человека или зверя, кроме тех, что жили с ним вместе, пока не пропали.
– Мой господин, – сказал ученый, – доброго тебе дня!
– Да ниспошлет тебе Господь свою благодать, – ответил Манавидан. – Откуда идешь, ученый муж?
– Я пришел из Англии, господин. А почему ты спрашиваешь?
– Потому что в течение семи лет я не видел здесь ни одного человека, не считая четверых, живших здесь, и я один из них.
– По правде говоря, господин, – сказал ученый, – я иду через эту землю в свою страну. А что ты тут делаешь?
– Я собираюсь повесить вора, который меня ограбил.
– И кто этот вор? – спросил ученый. – Я вижу у тебя в руке существо, удивительно напоминающее мышь, и думаю, что человеку твоего положения не пристало заниматься таким делом. Лучше отпусти эту мышь на свободу.