Миг бытия так краток
Шрифт:
Я остановился и опустил свирель.
Из этих диких темных глаз на меня взирал нечеловеческий разум, когда они все застыли, как статуи, и просто стояли там, вглядываясь в меня.
Я снова медленно поднес свирель к губам. На этот раз я заиграл последнюю из когда-либо сочиненных мною песен. Я ведь так хорошо ее помнил. Эту песнь, похожую на погребальную, я сыграл в ту ночь, когда решил, что Карагиозис должен умереть.
Я понял ошибочность самой идеи Возвращения. Они не вернутся, не вернутся никогда. Земля умрет. Я спустился в Сады и сыграл эту последнюю мелодию, которой
Они уселись на траве. Время от времени кто-либо из них касался своих глаз неописуемым жестом. Они окружали меня со всех сторон и слушали.
Уж не знаю, долго ли я играл. Завершив мелодию, я опустил свирель и замер сам. Через некоторое время один из них протянул руку, легко коснулся свирели и быстро отдернул ее. И поднял на меня взгляд.
— Уходите, — сказал я, но они, казалось, не поняли, поэтому я поднял сирингу и снова отыграл последние несколько тактов.
Умирает Земля, умирает. Совсем скоро умрет она… Ступайте домой, окончен бал. Уже поздно, уже поздно, уже слишком поздно…
Самый рослый из них покачал головой.
Ступайте, ступайте, ступайте прочь. Цените безмолвие. После самого нелепого гамбита жизни цените безмолвие. Что надеялись выиграть Боги? Ничего. Это было всего лишь игрой. Ступайте, ступайте, ступайте прочь. Уже поздно, уже поздно, уже слишком поздно…
Они, по-прежнему, сидели не двигаясь, тогда я встал и, хлопнув в ладоши, крикнул: «Вон!» — и быстро ушел.
Собрав своих спутников, я направился обратно к дороге.
От Ламии до Волоса приблизительно шестьдесят пять километров пути, включая обход одного Горячего Места. В первый день мы одолели, вероятно, пятую часть этого расстояния. Вечером мы разбили лагерь на поляне у обочины дороги, и Диана, подойдя ко мне, коротко бросила:
— Ну?
— Что «ну»?
— Я только что связалась с Афинами. Глухо. Радпол до сих пор хранит молчание. Мне нужно ваше решение. Сейчас же.
— Настроены вы очень решительно. Почему бы нам не выждать еще немного?
— Мы и так уже слишком долго ждали. Что если он решит свернуть экспедицию раньше срока?… Местность эта идеальная. Здесь с такой легкостью может произойти сколько угодно несчастных случаев… Вы же знаете, что именно ответит Радпол — то же, что и раньше, и означать сие будет, опять-таки, то же, что и раньше: убить.
— И мой ответ тоже будет означать то же, что и раньше: нет.
Она быстро моргнула и опустила голову.
— Пожалуйста, пересмотрите свое решение.
— Нет.
— Тогда сделайте хотя бы немногое, — попросила она. — Забудьте об этом — обо всем этом деле. Умойте руки. Поймайте Лорела на его предложении и поставьте нам нового гида. Вы можете улететь отсюда хоть утром.
— Нет.
— Значит, вы действительно серьезно — насчет защиты Миштиго?
— Да.
— Я не хочу, чтобы вас ранили или еще чего хуже.
— Мне и самому не особенно нравится такая мысль. Поэтому вы можете, в свою
— Я не могу этого сделать.
— Дос Сантос поступит так, как вы ему скажете.
— Трудность тут вовсе не административная! Проклятье, желала бы я вообще с вами не встречаться!
— Приношу свои соболезнования.
— На карту поставлена Земля, и вы — не на той стороне.
— А по-моему, это вы не на той.
— И что вы намерены по такому случаю предпринять?
— Убедить вас я не могу, поэтому мне придется попросту остановить вас.
— Секретаря Радпола и его помощницу просто так сдать властям без доказательств не получится. Мы слишком щекотливая проблема в политическом плане, если вы это знаете.
— Я это знаю.
— Значит, вы не сможете тронуть Дона, и я не верю, что вы сможете тронуть меня.
— Вы правы.
— Так что остается только Хасан.
— И опять правда на вашей стороне.
— Но Хасан — это Хасан. Тут вы ничего сделать не сможете.
— Почему бы вам попросту не вручить ему немедленно извещение об отставке и тем самым не уберечь меня от лишних хлопот?
— Этого я не сделаю.
— Почему-то я так и думал.
Она снова взглянула на меня. Ее глаза наполнились слезами, но лицо и голос оставались твердыми.
Той ночью я беспокойно дремал на расстоянии удара ножом от Миштиго, но ничего не произошло, да и не пыталось произойти. И утро прошло без происшествий, так же как и большая часть дня.
— Миштиго, — обратился я к нему, как только мы остановились сфотографировать горный склон. — Почему вы не отправитесь домой? Обратно на Тейлер? Куда угодно, в конце концов? Не отвернете прочь от этой угрозы? И не напишите какую-нибудь другую книгу? Чем дальше мы удаляемся от цивилизации, тем меньше мои возможности защитить вас.
— Вы ведь дали мне автоматический пистолет, помните? — отозвался он, пальцами правой руки щелкая воображаемым курком, изображая стрельбу.
— Ладно. Я просто решил еще раз попробовать переубедить вас.
— На нижней ветви вон того дерева стоит козел, не так ли?
— Да, они любят лакомиться молодыми зелеными побегами.
— Это я тоже хочу заснять. Это ведь олива, не правда ли?
— Да.
— Отлично. Я хотел знать, как правильно назвать снимок. «Козел, объедающий зеленые побеги на оливе», — продиктовал он карманному секретарю. — Подпись будет именно такой.
— Прекрасно. Щелкайте, пока у вас есть шанс.
Если бы он только не был таким скрытным, таким чуждым, совершенно безразличным к своему собственному благополучию! Я его терпеть не мог и не мог его понять. Он разговаривал только если требовалось запросить какие-то сведения или ответить на вопрос, а на вопросы он всякий раз отвечал кратко, уклончиво, оскорбительно или все это одновременно. Он был надменным, самонадеянным, властным и… голубокожим. Это действительно заставляло меня теряться в догадках насчет присущих клану Штиго богатых традиций философии, филантропии и просвещенной журналистики. Он мне попросту не нравился.