Миг запретных ласк
Шрифт:
— Раньше здесь был гамак, — сказала она.
Джек кивнул:
— Я построил террасу вокруг стволов этих двух деревьев. Они дают отличную тень днем. — Он вернулся к прежнему разговору: — Сжигание всех этих фотографий было одной из первых вещей, которые я сделал после смерти отца.
Они устроились в креслах лицом к реке и темнеющим за ней холмам. Анна сбросила туфли и поджала ноги под себя. Джек сглотнул и крепче сжал бокал с вином.
Он вспомнил, как мельком увидел ее обнажившееся бедро под халатом два вечера назад, и его вновь увлекла пленительная фантазия о жарких ласках.
Джек тряхнул головой, отгоняя неуместные мысли.
—
— Я скорбел по человеку, которым он должен был быть. Тот, за кого моя мать вышла замуж. К тому времени, когда он умер, алкоголь был его единственной отрадой, и я не думаю, что алкоголь смог уменьшить остроту чувства вины, которое он испытывал.
— Ты никогда не говорил об этом, Джек.
— Нет. После смерти матери никому не разрешалось произносить ее имя, и через некоторое время молчание о ней стало нормой. Мой отец пытался стереть с лица земли все свидетельства ее существования, и в определенной степени ему это удалось. Но я подозреваю, что стереть его память было не так-то просто.
— Однажды ты сказал мне, что твоя мать умерла от кровоизлияния в мозг, пока твоего отца не было дома… Ты никогда не говорил об этом.
Джек поставил свой бокал на пол террасы и скрестил на груди руки. Знакомое чувство паники угрожало затопить его. Но он научился контролировать это много лет назад, как контролировал все остальное в своей жизни. Одной лишь силой воли. Чувство вины — это совсем другое дело. Оно могло ударить его, когда он меньше всего этого ожидал, и это было похоже на удар буйвола в грудь.
— Я не говорил об этом, потому что чувство вины… оно ранит.
— Чувство вины? Но ты ни в чем не виноват.
— Когда мой отец в тот день ушел на охоту, он сказал мне присматривать за матерью… У нее болела тогда голова и она просила его не уходить, не бросать ее. Но он ушел, и, я потом понял, он чувствовал вину за то, что ушел. А я не смог ей помочь. Я не справился.
— О, Джек, все это ужасно. Мне так жаль.
Он покачал головой и провел рукой по лицу.
— Пугало то, как вел себя отец, когда вернулся. Он крушил вещи и ругался, а потом ушел в запой. А когда несколько дней спустя он протрезвел, это был совсем другой человек.
— В этом не было твоей вины, — повторила Анна.
Ночь быстро опустилась на землю, но солнечные фонари сдерживали темноту. Джек откинулся на спинку кресла и поднял голову, наблюдая за звездами. Он понимал, что Анна права и что, будучи восьмилетним ребенком, он ничего не мог сделать. Но в детстве он этого не осознавал.
И потом, было еще кое-что, в чем он не мог ей признаться. В том, что он боялся за нее, — Анна могла пострадать от рук грубых мужчин-охотников, которые приезжали в Тембу поохотиться. Он видел взгляды, которые те бросали на белокурую девчонку. Но не было ли это только предлогом, почему он отослал ее в Лондон?
Настоящей причиной, по которой Джек отослал ее прочь, был его страх перед собственными чувствами. Он боялся, что горячая волна желания, которая охватывала его тело каждый раз, когда он видел Анну, будет единственной вещью, которую он не сможет контролировать. Это делало его уязвимым. И он давным-давно решил, что никто и никогда больше не причинит ему вреда. Так что вместо этого он причинил боль Анне.
Джек резко встал с кресла:
— Давай зайдем внутрь. Пора ужинать.
Анна сидела неподвижно, раздумывая над словами Джека. Возможно, теперь она стала лучше
А потом, когда ей было пять, пришло письмо от доктора Джорджа Лейна, который не получал долгое время известий от Ребекки и забеспокоился. И у него было письмо от нее, написанное сразу, как только родилась Анна. В этом письме Ребекка просила Джорджа присмотреть за дочерью, если что-то случится, Она надеялась, что Анна будет расти в Африке, но образование получит в Англии.
Девушка вернулась в гостиную. На столе уже стояло блюдо с макаронами, политыми сливочным соусом, салат из зеленых листьев и две тарелки.
— М-м-м, пахнет восхитительно. — Анна села за стол. — Сейчас мне кажется, что я начинаю понимать мотивацию твоего отца.
— То есть?
— Однажды я спросила мистера Элиота, почему он позволил мне остаться, и он сказал, что должен искупить свою вину. Тогда я его не поняла. Я не знала, что значит искупление. Но теперь понимаю. Он не уберег жену, но приютил меня. Возможно, он думал, что таким образом уравновесил чаши весов.
— Отец знал, что ты стала очень важна для меня. Он не мог отослать тебя после того, как я потерял мать. Я всегда отчаянно боялся, что с тобой что-нибудь случится или тебя заберут. — Джек откинулся назад и скрестил руки на груди. — Твоя безопасность стала целью моей жизни. Я был полон решимости не допустить, чтобы с тобой случилось что-то плохое. Никогда. Вот почему, когда тебе исполнилось восемнадцать… — Джек покачал головой, а потом с силой ударил кулаком по столу. — О, как я ненавидел этих мужчин!..
Анна вздрогнула от неожиданности.
— Каких мужчин? О чем ты говоришь?
— Люди, которые заставили меня отослать тебя в Лондон.
— Это ты отослал меня, Джек. На три недели раньше. Ты сказал, что объяснишь мне все, когда я буду готова. — Анна подперла рукой подбородок. — Пожалуй, сейчас подходящее время? — Она криво улыбнулась. — Я думала, ты отправил меня, потому что я попросила… нет, просто умоляла тебя взять меня в жены. Твой отец хотел, чтобы ты нашел жену, и я подумала, что, если мы поженимся, это будет идеальное решение. Мысль о том, чтобы покинуть Тембу, приводила меня в ужас. Все, что я знала, было здесь. Все, что я… любила. — Анна сделала большой глоток вина. — Несмотря на то, что таково было желание моей матери, боль так до конца и не прошла.
Джек выглядел таким расстроенным, что Анне хотелось обойти стол и обнять его. Но она хорошо знала, к чему это приведет. Любой физический контакт между ними, даже простой жест утешения, был бы самым быстрым путем к нарушению границ, которые они установили.
— Я знаю, что причинил тебе боль, — наконец сказал Джек, — но я должен был заставить тебя уехать. Мне пришлось это сделать из-за разговора, который вела группа охотников у костра. А потом они стали делать ставки на то, кто первым затащит тебя в кровать. Из их речи было очевидно, что они не имели в виду романтическое соблазнение.