Миграции

Макконахи Шарлотта

При виде меня в глазах появляется страх. Я это чувствую, хотя он и легкий. Животное чувство. Опасливое отношение к неуравновешенной тетке, с которой они находятся в общем ограниченном пространстве.

— Ты как себя чувствуешь? — спрашивает Аник.

— Нормально. — Мне не докопаться, что я чувствую по поводу вчерашнего. Оно уже живет где-то в другом месте. — То есть мы на судне. И оно движется.

На это никто не отвечает. Всё объясняют взгляды.

— Ну и хрень, — бормочу я.

Бэзил подает мне

плошку с кашей, присыпанной корицей и лимонной цедрой. В глаза мне не смотрит. Я ухожу в кают-компанию и сажусь на кожаную подушку. Они идут следом со своими плошками, рассаживаются вокруг, как будто так и надо. Мне сильно не хватает Самуэля с его безбрежной улыбкой.

Все молчат, пока не входит Эннис, не складывает руки на груди и не произносит:

— Короче, так. Мы нарушили закон, покинув порт. Мне поступил радиозвонок от морской полиции с приказом немедленно развернуться — тогда к нам проявят снисхождение; поскольку о новых мерах объявили совсем недавно, мы можем сделать вид, что не до конца разобрались, что к чему.

Я откладываю ложку.

— У копов найдется еще одна важнющая причина с нами побеседовать, — замечает Дэш, и все глаза устремляются на меня.

— Ага, и нам, возможно, стоит оказать им в этом содействие, — произносит Бэзил. В ответ тишина, тогда он добавляет погромче: — Женщина, которую мы почти не знаем, вчера ночью убила человека. А мы вместо того, чтобы доложить куда следует, взяли и сбежали.

— Он был один из протестующих… — начинает Мал.

— И что? Что, блин, из того? Это вам не гребаный «Крестный отец». Мы людей не мочим. А она хладнокровно убила человека.

— Хладнокровно? — переспрашиваю я.

— Может, она его и не убила, — вмешивается Лея. — Мы же не знаем.

— Как тебе вообще это удалось? — растерянно осведомляется Дэш.

— Нож у нее был, — поясняет Аник.

— А зачем ей носить с собой нож? — интересуется Бэзил, по-прежнему не глядя на меня.

— На женщин, вообрази, порой нападают, — рявкает Лея.

— Ну, понеслось…

— Я хожу с ножом с тех пор, как меня пырнули в тюрьме, — говорю я.

Все умолкают.

— Я четыре года отсидела в Лимерике. Там было всякое. Научилась драться. Научилась бояться людей. С тех пор как вышла, всегда ношу с собой нож.

Все опешили так, что воздух будто бы загустел.

Эннис вглядывается в меня. Мне не разгадать его выражения, а ему, похоже, не разгадать моего. Остальные переваривают новости.

— Ишь ты, поди ж ты, — чуть слышно выдыхает Мал.

— Какого хрена. — Бэзил сверлит меня взглядом, неожиданно суровым. — То есть у нас на борту опасная преступница, которая до смерти пырнула какого-то бедолагу. И никого это не смущает?

— Бедолагу? — переспрашиваю я.

— А зачем… он тебя, что ли, лапать начал, что ты его порешила?

— Ты, падла хренова, — рычит

на его Лея, но я ее едва слышу.

— Знаете что? — осведомляется Бэзил. — Достало меня, что любое женское паскудство теперь объясняют феминизмом. Девка распоясалась, а потом мужик виноват. Бред полный.

Нужно бы обозлиться. От тех, кто меня окружает, поднимается созвучная волна злости. Но вместо этого я чувствую лишь презрение к Бэзилу, а еще мне немного жаль его за то, что он позволил себе превратиться в такое ничтожество. Он, кажется, видит это на моем лице, вспыхивает от унижения и впадает в еще большую ярость. Ее пресекает Эннис.

— Он на нее напал, — произносит он, и меня изумляет истовость его слов. — Напал на нее из-за нас, она не выдала, где мы находимся; он, чтоб его, на нее напал, а она что, не должна была защищаться?

Бэзил издает сердитый и беспомощный звук.

— Ты за что в тюрьму села?

— За убийство двух человек.

— Охренеть, — рявкает он. — Мать твою за ногу.

— Бэз, успокойся, — обращается к нему Дэш.

— Ага, сейчас! Нужно дать радиограмму в полицию! Если мы повернем сразу…

— Ступай охолони, — приказывает ему Эннис.

Бэзил пытается возразить, но тут…

— Пошел!

Кок с топотом выходит, бормоча под нос ругательства. Эннис снова поворачивается к нам. Его глаза, серые, как рассвет, отыскивают мои.

— Приношу свои извинения, — говорит он.

Я не знаю, что на это ответить.

Мал тихо спрашивает:

— Ты поэтому не хотела сходить на берег?

Я киваю:

— Я нарушила подписку о невыезде. Мне еще пять лет нельзя покидать Ирландию. У меня чужой паспорт. И… — Ладно, выложу всю правду, и пошло оно: — Никакой я не орнитолог. И вообще не ученый.

Изумленные взгляды.

— Прошу прощения? — выдавливает Мал.

— Я нигде не училась. У меня нет ученой степени. Просто много читаю.

Еще одна долгая пауза: они пытаются сообразить, что делать дальше.

— Мать-перемать, Фрэнни, — в конце концов высказывается Лея.

— Давайте не будем об этом говорить Бэзилу, — предлагает Мал.

— А трекеры эти у тебя откуда? — интересуется Дэш.

— От мужа.

— А зачем тебе все это надо, если ты тут ни при чем? — спрашивает Аник.

— Я при чем. Мы все при чем.

А потом:

— Неважно, — произносит Эннис: он спокоен, и что-то в его спокойствии наводит меня на мысль, что он все знал и раньше, но это же глупость. — У нас осталось две птицы с трекерами. Я могу их перехватить. Они приведут нас к рыбе.

Я выдыхаю — глаза пощипывает. Очень хочется его обнять.

— Они далеко на западе, — возражает Лея. — И улетают к югу. А ты тамошних вод совсем не знаешь, шкипер.

— Я их отыщу, — повторяет Эннис, и уверенность его звучит убедительно.