Михалыч и черт
Шрифт:
Ведь эти твари на многое способны. На многое.
— Это почему это? — Иеремий как будто был даже обижен неверием Дмитрия. — Испокон веков именно так и хороним. И ничего, получается. Очень торжественно, красиво. Трогательно даже. Родственники завсегда довольны остаются.
— Где ж вы могилу копаете? — с иронией спросил Дмитрий. — Прямо в полу?
— А вот пойдём, — Иеремий встал и поманил за собой Дмитрия. — Посмотришь. Заодно и с мамкой попрощаешься…
«Любопытно»
— Хорошо, — сказал он. — Пойдём. Пойдём с мамкой этой… прощаться…
В комнате горели свечи.
Они расставлены были повсюду: на столе, на шкафу, на полках серванта, на стульях и даже на полу.
От сквозняка свет их был неровен. Язычки их пламени подрагивали. Потрескивал воск.
Тени прыгали по стенам в такт движениям пламени.
Тяжёлый запах воска плыл по комнате.
К удивлению Дмитрия, похороны были для столь ограниченного в пространстве места весьма многолюдны (конечно, едва ли те существа были люди, но собралось их немало… с десяток вроде, не меньше).
Карлики (с седыми бородами до пояса и ниже) и карлицы (с узкими, далеко выступающими, трясущимися от еле сдерживаемого плача подбородками), в длинных и широких шёлковых халатах (таких же, как и у Иеремия) ровной шеренгой выстроились у выдвинутого на самый центр комнаты стола.
На столе стояло огромное серебряное блюдо с наваленным на него высокой и бесформенной горой винегретом.
Рядом с блюдом сидела большая, мохнатая крыса и, грозно посвёркивая глазами, тщательно, с причмокиванием, вылизывала себе хвост.
— Ты с ней осторожней, — шепнул Иеремий, показывая пальцем на крысу. — Это Эуфимия, любимица господина Клоциуса. Она такая знатная, такая важная… Ни с кем знаться не хочет, даже сама с собой не разговаривает. Вот такая важная!
«А крысы разве разговаривают?» удивился Дмитрий.
И тут же решил ничему больше не удивляться.
Здесь все явно не в себе. И он теперь с ними заодно — тоже не в себе. И крыса не в себе. Так что, может она и впрямь умеет разговаривать.
Но ни с кем не разговаривает. Потому что презирает.
Завидев Дмитрия, Эуфимия пискнула и, спрыгнув со стола, забилась в угол.
— Уважает, — почтительно прошептал Иеремий.
«Вона, смотри… пришёл…» зашушукались карлики и карлицы, многозначи-тельно переглядываясь и украдкой кивая на Дмитрия. «Сынок её… Проститься… Почтение, стало быть, оказывает…»
— И впрямь, — сказал Иеремий и легонько подтолкнул Дмитрия, — пойди, простись с мамкой.
— Да я, конечно, завсегда… — забормотал Дмитрий, удивлённо оглядываясь, — да только где?..
—
— Тело где?
— А, это вот…
Иеремий подошёл к столу и поманил Дмитрия.
— Подойди, не бойся.
«А чего бояться?» подумал Дмитрий и смело шагнул к столу.
— Ладони сложи, — скомандовал Иеремий.
— Как это?
— Вот так.
Иеремий показал.
— Корабликом. Или лодочкой. Одну к другой, только плотно.
Дмитрий послушно сложил.
— Теперь протяни ладони вперёд. Так, хорошо… Ещё ближе. Да, правильно.
Иеремий запустил руку в винегрет и, зачерпнув горсть, высыпал её Дмитрию в сложенные ладони.
— И чего теперь? — Дмитрий усмехнулся («во даёт! хоть бы ложку дал…»). — Есть это, что ли?
— Погоди, погоди… — озабоченно бормотал Иеремий, копаясь в винегретной горке, словно выискивая там что-то. — Погоди пока… Успеешь. Без тебя не начнём… А, вот!
Он докинул Дмитрию небольшую добавку…
«Тьфу! Ну и запах у этой стряпни!» с отвращением подумал Дмитрий.
…И тут тошнота тугим комком подкатила к горлу.
В неверном, плывущем свете свечей ясно, отчётливо увидел он скрюченную в предсмертной судороге кисть руки, торчащей прямо из разворошенного, раскиданного Иеремием винегрета.
— Блядь! — Дмитрий взвизгнул и отшвырнул склизкое месиво прочь, угодив прямо в халат Иеремию. — Мудаки! Заразы!
Иеремий смотрел на него недоумённо и с некоторой обидой.
— Ты чего это? Такой момент торжественный…
— Вот оно!.. — кричал Дмитрий, пятясь и показывая пальцем на блюдо. — Вот оно, тело! Вот оно!
— Оно, — спокойно подтвердил Иеремий, стряхивая с халата прилипшие куски мелко порезанной свёклы. — А как же! Какие ж похороны без тела…
И карлики с карлицами заголосили, завыли протяжно, жалобно:
Вот помру я, помру,
Похоронят меня
В винегрете прокисшем, вчерашнем!..
— Ёбнулись! — кричал Дмитрий, пятясь к выходу. — Трупоеды!
Голова закружилась, огоньки свечей расплылись в бледно-жёлтые пятна и ед-кая, жидкая рвота полилась у него изо рта.
Испуганная Эуфимия с писком заметалась вдоль стены.
— Эх, сынок, — укоризненно сказал Иеремий. — Не о том мечтала мамка твоя.
— Бл-л-л-л-ля! — замычал Дмитрий, тряся головой.
«Любит мамку» зашептала одна из карлиц, взмахивая руками. «Прямо убивается весь…»
Дмитрий, качаясь, побрёл по коридору в сторону ванной, стараясь держать замаранные ладони как можно дальше от лица.
Локтём нажав на выключатель, зажёг в ванной свет.
Зажав зубами кран, повернул его, открывая воду.