Миллион для гения
Шрифт:
– Что он хочет еще? – стучало в его голове, – что он хочет? – и оглядел всю эту разодетую, пеструю толпу. А глаза старичка продолжали сверлить его и улыбаться. Старичок подбадривал его, он был с ним! Леонидов медленно снял с себя замазанный кремом пиджак, отшвырнув его в сторону, и полез на торт. Он хватался за его края, скользил, наконец, взгромоздившись на самую его вершину, взял в руки лопату. И тут произошло невероятное. Маммонна наконец сняла с себя этот огромный кусок торта, голова ее куда-то исчезла, и теперь на всех смотрело незнакомое лицо то ли зверушки, то ли кого-то еще. Леонидов тем временем воткнул лопату на полметра в торт. Потом поднял большой кусок крема и теста и метнул это угощение
И тут пронзительный крик сорвался с губ Маммонны без головы:
– Ах ты, мерзкий пиарщик, ах ты, паразит! Ай да, молодец!!! А он мне нравится, ублюдок эдакий! Безобразник! Отпиарился, гаденыш, оторвался!?
Теперь она тоже стаскивала с себя одежду из лоскутков, покрытых кремом. Она бросала их в разные стороны, и перед изумленной публикой возник образ незнакомого человека… Мужчины! Похожего то ли на зверушку, то ли на человека из мультика. Человек-Мультик! Леонидов узнал его! Это снова был он! Тысячи сережек блестели в его ушах и ноздрях, все тело было покрыто татуировками, и он издавал радостные нечленораздельные звуки.
– Мультик! Тот самый!!!
А Мультик тем временем закричал: – Ну, что, засранцы, уставились, а ну, раззздевайййсь! Ну-ка быстро стряхивайте с себя грязное шмутье! Что смотрите – забыли, кто в доме хозяин? Быстррро!!!
А сам, раздевшись до нижнего белья, оказался в шортах и майке. Самой настоящей майке от настоящего Медильяне!
Люди в зале тоже начали спешно раздеваться, стягивая с себя наряды – пиджаки и вечерние платья. Теперь они оставались в одних шортах и майках. А Мультик все продолжал кричать: – Ну, Леон…Идов, ну, пиарщик – сделал всех. Гений пиара! Умница! Вот это ЭКШЕН! Вот это КИТЧ!
Женщины сбросили с себя наряды, оставшись почти безо всего. Под этими восхитительными платьями у них ничего и не было. И только белый крем скрывал теперь их загорелые красивые тела и пышные формы. Бомонд утопал в креме.
Маммонна…, нет, Человек-Мультик теперь скакал рядом с Леонидовым. Он ловко запрыгнул на торт и тоже швырялся его кусками. На мгновение повернул к нему своё лицо и бросил жестко, но беззлобно: – Поговорим ишшо, успеется.
Потом снова обернулся к толпе и продолжил свой нечеловеческий танец. А рядом Леонидов увидел еще одного человека. Тот танцевал, кривлялся, строил дикие рожицы. Нет, не человека – Ангела. Своего доброго Ангела! Тот снова был рядом с ним. Он находился на вершине торта, а Леонидов на самой вершине карьеры и славы, потому что выше подняться было невозможно. Просто некуда. Сегодня его признала сама Маммонна – Богиня всех основных инстинктов, Богиня ЭКШЕН! Богиня мультика под названием – КИТЧ! Наконец, его Ангел был счастлив! Его добрый справедливый Ангел. Наконец, ему все удалось! Он сделал ЭТО!!!
Бессмысленный факс выплевывал какие-то ненужные бумаги. Шуршал своими каретками и шестеренками. Вернее, никому не нужный факс бросался никчемными символами, знаками препинания. Бессмысленными символами, которые отбирали внимание, жизнь и время, так нужное каждому и наполненное всякой ерундой. А где-то рядом находилось место, где звучала музыка, лежали книги, любимые кинофильмы. Та, другая комната, тот параллельный мир, где сознание уходило от привычной рутины, и разум позволял себе не мыслить, но чувствовать, существовать и растворяться в каком-то другом параллельном пространстве или времени, где мысли были открыты для чего-то другого, чего-то большего.
Потом неминуемо возвращаешься. Безжалостный звук или репортаж телевизора бросает тебя, истерзанную душу и разум, швыряет о камни действительности и разбивает то мимолетное, сокровенное, что ты так бережно создавал и хранил в своем маленьком мирке. Назойливая реклама расстреливает очередями суррогата из памперсов, гигиенических прокладок или таблеток для импотентов… чего-то еще. Помойка новостей выплескивает содержимое на головы тех, кто смотрит и слушает и на тех, о ком говорится. И уже думаешь – а стоит ли возвращаться и снова находиться здесь и быть одним из них? Или самим собой? Но тогда, где же ты есть? Тот самый, который достоин быть.
За комнату эту тебе придется ответить. За то, о чем думал там, читал и чувствовал. За то, что не соответствовал переписи этого переписанного населения. А судьи те сидят сейчас в своих теплых домах, живут на деньги этих несчастных, тех, кто виновен и кто невиновен вовсе. Интересно, как они засыпают, эти судьи мира сего? Как они спят, живут, умирают? Не создав ничего и взяв на себя такую ответственность? Скоро самим придется предстать и ответить. А время уже подходит. Но стоит ли думать о них и говорить...
И все же – плясать под откровение мыслей своих или предаться забвению, покорности, рабству и не иметь ничего – того, что дала тебе та комната, твой уголок, в сознании мыслей свободных, здравого смысла или полета фантазии, которая вечна и бесконечна; и уже не чувствуешь себя в стаде, которое стоит в очереди на бойню. И сколь велика та очередь – уже не думаешь вовсе.
Он тоже так думал. И совершал и соответствовал. Выполнял и брал на себя. И насколько соответствовал – настолько же брал. Он не хотел устремиться куда-то в преисподнюю или на Олимп. Просто жил и трудился, и созидал. Или созерцал. И снова думал...
Все решено, определено и оценено. Доказано и предопределено. И остается только следовать и выполнять. Идти по узкому коридору, толкаясь локтями и шеями. Больно ударяться, но снова идти. И в конце – конец! Тот самый, который прописан – и не поднять головы. Но если посмеешь – поднимешься и выйдешь из этой узкой стези. Тебя ожидает покорность и рабство уже совсем в другом коридоре и месте. И лучше соответствовать, чем преклонять колени свои и ждать. А времени остается так мало. Как много остается времени – если любишь и не боишься, просто идешь и чувствуешь. А там – будь, что будет. Так думал он...
В пределах пространства и времени в рамках того, что дано, кем дано и почему это есть и существует? В этих пределах разума и времени существует какой-то коридор, выход или исход, где дни удлиняются и жизнь становится совсем другой. Открытой ко всему новому и совершенному и снова вспоминаешь ту комнату. А не выход ли находится там за дверью во что-то большее или большое? А не спасение ли это души твоей, а следом и тела, в котором ты пока живешь и мыслишь и чувствуешь? И существуешь...
В последнее время снился один и тот же сон. Как будто полет на машине в горах или по дорогам в городах или каком-то ином пространстве. Трасса своей бесконечностью не дает покоя, тащит, зовет за собой. Не дает возможности расслабиться и отдохнуть, но потом останавливаешься. Хочется что-то сделать. Мучительное желание захватывает целиком, но не понятно – чего ты хочешь? Дверь закрыта. Хочется открыть ее и пройти туда, чтобы понять, но незнакомый голос спрашивает: