Миллионщик

Шимохин Дмитрий

Аглая Степановна сидела в глубоком кресле у огня. На ней было элегантное и строгое платье из темно-зеленого бархата, которое выгодно подчеркивало ее стать и отливало в свете огня почти черным. Выглядела несколько напряженно, но ее умные, проницательные глаза смотрели на меня все так же внимательно и цепко.

— Прошу, господин Тарановский, присаживайтесь, — кивнула она на кресло напротив. — Не желаете ли хереса? Говорят, он помогает вести откровенные беседы.

Я не отказался. Когда слуга принес хрустальный графин и бокалы и бесшумно удалился, Аглая Степановна заговорила первой, медленно вращая бокал в тонких пальцах.

— Разрешите, Аглая Степановна,

еще раз поблагодарить вас за неоценимую помощь с доктором Овсянниковым! — галантно произнес я, прикладываясь к ее прохладным пальцам.

Верещагина любезно улыбнулась.

— Я очень рада, что смогла помочь вам с доктором. Искренне надеюсь, что он сумеет избавить от мучений жену вашего верного товарища. И, Владислав Антонович, хочу вам сказать, что вы поступили как благородный и дальновидный руководитель. Такие люди редкость!

— Я лишь сделал то, что должен был, — пожал я плечами. — Еще раз благодарю вас за содействие!

— О, пустяки. Не стоит благодарности! — отмахнулась она и сделала небольшой глоток из своего бокала. Ее взгляд стал серьезным. — Однако, давайте говорить начистоту, Владислав Антонович. Или мне следует называть вас как-то иначе?

Я внутренне напрягся, кровь застучала в висках, но я заставил себя остаться невозмутимым, медленно поднеся бокал к губам.

— Можете называть меня так, как вам будет удобнее, сударыня.

Она усмехнулась, оценив мою выдержку.

— Хорошо. Не будем ходить вокруг да около. Вы не австрийский коммерсант, а я не наивная девица. Не знаю, кто вы, но уж точно не австрияк и не поляк. Есть в Вас, что-то наше! Я вижу перед собой человека дела, с железной хваткой и большим будущим. То, что вы смогли сюда привезти не плохой караван с чаем, без знакомств и понимание, меня удивило еще в первый раз. А теперь смогли за несколько месяцев намыть почти пятнадцать пудов золота в дикой тайге, меня поразило, и это говорит о многом. А поразить меня не просто!

Она сделала паузу, внимательно глядя на мою реакцию.

— Я навела некоторые справки, — продолжила она так же ровно, и ее голос стал похож на шелест стальных лезвий. — В общем стало известно об одном Владиславе Антоновиче Тарановском из Австрии, во время Крымской войны он был в плену у наших войск. А зная злопамятность поляков, сомнительно, что он стал бы вести дела у нас. Подумайте над этим!

Верещагина же улыбнулась улыбкой акулы и продолжила:

— Зато в последние месяцы пошли слухи о дерзком побеге с Карийских приисков. Говорят, беглецы неслыханно удачливы… и очень опасны. Я не собираюсь лезть в ваше прошлое, господин… Тарановский. Меня интересует будущее. Ваше и мое.

Сердце у меня на миг пропустило удар, но я сохранил каменное лицо. Вот так. Она знает. Или догадывается, что почти одно и то же. Ладно, мы разговариваем не в присутствии урядника — и то хорошо!

— Я вас слушаю, Аглая Степановна, — ровно ответил я.

— Я хочу повторить свое предложение, но уже в более конкретной форме. Я хочу войти в ваше дело. Стать вашим полноправным партнером.

— Партнером? — переспросил я, взвешивая каждое слово. — Что вы можете предложить, кроме капитала? Деньги у нас теперь есть.

— Деньги — это лишь малая часть, — ее голос стал жестче, в нем зазвучали металлические нотки. — Деньги имеют свойство кончаться, особенно когда нужно обустраивать большое дело с нуля. Я предлагаю вам куда большее. Во-первых, постоянное и бесперебойное снабжение. Вам не придется, рискуя головой, тащить на себе каждую кирку и каждый мешок муки. Мои караваны ходят по всей Сибири,

я могу доставить на ваш прииск все, что угодно, от американских насосов до французского шампанского и ананасов. Мои связи очень велики, могу с гордостью сказать, что они не ограничиваются генерал-губернатором Восточной Сибири, но простираются много далее — вплоть до Петербурга. Мое имя открывает многие двери, от уездного исправника до канцелярии самого генерал-губернатора. Я могу сделать так, что заявку на ваш участок рассмотрят в первую очередь и примут по ней положительное решение. Я смогу защитить вас от сотен алчных чиновников и искателей удачи, которые слетятся на ваше золото, как мухи на мед, как только о нем прознают.

— И чего вы хотите взамен? — спросил я прямо, глядя ей в глаза.

— Половину, — без колебаний ответила она. — Ровно половину от всей прибыли вашего предприятия. Мы станем компаньонами. Вы отвечаете за добычу на месте, я — за снабжение, сбыт, финансы и связи с властями. Все по-честному.

Я молчал, глядя в огонь. Пятьдесят процентов. Отдать половину того, что я нашел, за что рисковал жизнью…

— Это очень серьезное предложение, Аглая Степановна, — наконец произнес я. — Но, боюсь, оно неприемлемо. Ваши пожелания слишком… нескромны.

Некоторое время Верещагина молчала, медленно вращая хрустальный бокал с хересом за точеную ножку.

— Скажите, Владислав Антонович, что вы скажете про Кяхту? — наконец произнесла она.

— Красивый город, — уклончиво ответил я. — Здесь чувствуется дыхание Востока и… больших денег!

Аглая Степановна согласно кивнула.

— О да. Тут вы совершенно правы. Кяхта — жемчужина Сибири, «песчаная Венеция». Говорят, тут больше миллионщиков, чем в Петербурге. И все это богатство, Владислав Антонович, все эти каменные дома, полные амбары, золото в сундуках — все это выросло на одном-единственном товаре. На чае.

— Я догадывался, — кивнул я. — Великий Чайный путь.

— Именно, — она указала на карту, ту самую, что висела на стене. — Вот, смотрите. От глубин Китая до Маймачена тысячи верблюдов ежегодно привозят нам ящики с чайным листом. Затем отсюда, из Кяхты, — она указала на длинную, извилистую линию через всю Сибирь, — тысячи верст до Нижнего Новгорода и Санкт-Петербурга. Мой прадед начинал с одного обоза. Мой дед — один из тех, кто сделал Кяхту чайной столицей империи. Мой покойный муж… он приумножил их состояние. Наша семья, контролирует почти пятую часть всего чая, что пьет Россия. Мы диктуем цены, мы решаем, какой купец будет торговать, а какой — разорится. Это огромная власть, господин Тарановский. Огромная. И вся она построена на чае Увы, господин Тарановский, но этому приходит конец, время не умалимо.

Я слушал, понимая, что она подводит меня к чему-то важному, например, что любая монополия хрупка. Всегда есть риск появления альтернативного пути, новой технологии, нового товара, что обрушит старый мир.

— Вы ожидаете каких-то серьезных изменений? — осторожно предположил я.

Она горько усмехнулась, поставив на стол свой бокал.

— Вы проницательны. В этом и заключается моя главная тревога. Уже несколько месяцев из столицы доходят слухи. Пока это лишь шепот в кулуарах, разговоры в купеческих гильдиях, строчки в частных письмах… Но дыма без огня не бывает. Говорят, что правительство, и Государь, вот-вот подпишет указ, который разрешит свободный ввоз китайского чая морским путем, — через одесский порт и петербургскую таможню. И есть основания предполагать, что после этого наше дело серьезнейшим образом пошатнется!