Мир, где меня ждут
Шрифт:
— Действительно, всё это пустяки… Но — вспомнить, чтобы тут же забыть! Это уже слишком… Я хочу знать!
— А разве ты меня забывал хоть на миг? Твоё знание всегда оставалось с тобой. Но нам давно уже пора прощаться. Тебя ждут там…
Брызнули снопы ослепительного света, струи, ручьи, потоки, океаны, залив всё вокруг, заключив в нежные объятия, наполнив собой пустоту внутри, потеснив мрак, вольготно поселившийся в душе. 'Я всегда буду любить тебя, — донёсся затихающий шёпот. — Помни об этом…' 'Я хочу помнить! — кажется, кричал он, или ему только казалось, что он кричит. — Хочу! Но…' Но с каждой секундой уверенность в том, что он никогда и ни за что не забудет открывшуюся перед ним истину, таяла,
Демиан пришёл в себя с ощущением ноющей пустоты где-то рядом с сердцем. Рефлексивно прищурился, привычно настраиваясь на ночное зрение. Комната была укрыта уютным одеялом темноты, на всех предметах лежали густые серые тени. Грудь стягивала повязка, не особо уже и нужная — ведьмак чувствовал, что раны уже затянулись, оставив в напоминание и назидание несколько лишних шрамов, чуть выделяющихся на загорелой коже. Обнажённое плечо согревало чьё-то лёгкое дыхание. Марина… Во сне её лицо казалось совсем по-детски беззащитным, и от этого непривычную к подобным ощущениям душу наполнила нежность. Пустота под сердцем беспокойно заворочалась, напоминая о чём-то, слишком смутном и интуитивном, чтобы облечь это нечто в осознанные образы. Глаза закрывались сами собой, организм требовал отдыха. На смену горячечному бреду, отчаянной борьбе за жизнь, пришло исцеляющее забвение, смывающее запредельную усталость.
Обнаглевший солнечный лучик нагрел щеку и светил даже сквозь опущенные ресницы. Марина раздосадовано отмахнулась, уткнулась лицом в подушку и… вскочила, словно подброшенная пружиной, стряхнув с себя, как водяные брызги, сладкий дурман сна. За окном разгорался рассвет, во всей своей свежей, неповторимой прелести и сдержанном величии. Тот самый рассвет, самый долгожданный в ее жизни. Вот только сердце бешено колотится, того и гляди, выскочит. Пробьёт для себя отверствие в груди и вылетит на свободу испуганной птицей.
В первую секунду обмершей от страха Марине почудилось, будто кожа Демиана была холодна, как лёд. И лишь потом, до неё дошло, что он просто не пылает больше, будто жарко натопленная печка. Абсолютно нормальная температура здорового человека. Он уже не вскрикивал, не метался по разворошённой постели, не комкал судорожно простыни. Всего лишь глубокий тихий сон, именно то, что и было ему необходимо после всех ночных мучений.
Девушка стрелой вылетела за дверь, отчего-то катастрофически не хватало воздуха для дыхания. Ее встретили шесть пар одинаково встревоженных глаз. Во всех взглядах явственно читался общий на всех вопрос.
— Всё в порядке! Всё хорошо! — собственный голос доносился словно откуда-то издалека, приглушенно, как сквозь плотный и толстый слой ваты. Хотелось рассмеяться, но — не получилось. Заместо смеха — затрудненное, прерывистое дыхание, скорее даже слабые, затухающие попытки протолкнуть в пылающие лёгкие хотя бы ничтожный глоточек кислорода. Мир стремительно выцветал, как старое, на сотый раз перестиранное бельё, картина похожа на ту, когда она была под воздействием успокаивающего взвара. Но ведь сейчас же она не пила никаких лекарств! Тогда откуда всё это? Радостное выражение лиц сменилось на откровенно растерянное, а затем и вовсе испуганное.
Теряя сознание, Марина чувствовала, словно бы в ней исчерпался некий заряд, или же неведомый кукловод безжалостно, единым махом перерезал все управляющие ею ниточки. Да она и представляла себя сейчас тряпичной игрушкой, безвольной, потерявшей всякий контроль над своим телом. Энергии не осталось ни на что, даже на дыхание. Кровь медленно-медленно циркулировала по венам, разгоняемая редкими, судорожными ударами сердца. Затухающими. Кажется, ее кто-то держал на руках, она не была в этом уверена, словно бы уже не состояла из плоти и крови, или душа уже почти покинула свою земную оболочку. Девушку тормошили одновременно несколько пар рук, мужские и женские голоса хором звали ее по имени, но она оказалась неспособна даже попросту приподнять ресницы.
Марине снились цветущие весенние сады. Акварельные нежные краски, изящная игра светотени, тяжелые гибкие ветви медленно качаются в грациозном танце, повинуясь ритму тёплого, ласкового ветерка. Приносящего с собой тонкий аромат, пропитавший всё вокруг, такой изысканный, свежий. Распрямляются полупрозрачные лепестки яблонь, соцветия сирени, черемухи, вишни… Ненавязчиво вплетаются звонкие, чистые голоса птиц, трели и щебет, мелодично шелестит зелень, срываются с полупрозрачных лепестков хрустальные бусинки дождя, потерянным ожерельем ложатся в изумрудную шелковистую траву. И почти неразличимый шёпот на фоне этих мерно звучащих гармоничных аккордов. 'Не уходи, останься со мной. Молю тебя…' Ее руки, как две белые бабочки с безвольно поникшими крыльями в чужих, горячих и сильных ладонях. Сладкая горечь безответных отчаянных поцелуев. Степная полынь и дикий мёд.
— Не уходи! — терзал душу тихий мужской голос.
— Не уходи! — вторили ему крылатые певуньи в саду.
— Не уходи! — шелестел ветвями мудрый старый сад.
— Не уходи! — нежно овевал лицо ворвавшийся в комнату шалун-ветерок.
— Не уходи. Не уходи… НЕ УХОДИ!!! — Внушал, уговаривал, заклинал весь огромный Предел. Это было как колдовской наговор, только еще сильнее, неизмеримо сильнее, и Марину удерживал этот нестройный, но единый в своем общем устремлении хор, вёл ее, как путеводный маяк, пылающий в кромешной тьме, не давал заблудиться, забыть себя, потеряться в извечном хаосе, погрузиться в тягучее, глухое безмолвие. Вот только почему она не в силах открыть глаза, какие неведомые цепи сковали всё ее тело?
— Мне нет смысла жить без тебя, — горячий шёпот прямо в её приоткрытые губы, и поцелуй, такой, словно бы через него, через эту бесконечную, болезненную нежность стремились передать свою жизнь. Пряди волос скользнули по щеке, шею обожгло неровное дыхание.
— Я с тобой, — слабо произнесла Марина и… уснула.
Девушка изумлённо оглядывалась, приподнявшись в постели. Невольно запутаешься тут, когда сон неотличим от реальности, а реальность — отражение сна. Всё то же розовато-белое кружево соцветий, капельки свежей росы, поющий без слов ветер. Вот только исчезла куда-то пугающая слабость, оставив после себя лишь лёгкое недомогание, которое уже совсем скоро должно бесследно пройти. И — еще кое-что, а точнее, кое-кто. Высокая широкоплечая фигура у окна, стоит напротив бьющего в глаза света, и потоки ослепительных лучей обрисовывают стройный мужской силуэт в традиционно чёрной одежде. Чуть напряжённые плечи, руки упираются в подоконник. В светлых волосах запуталась золотая солнечная пряжа, и они кажутся сияющим нимбом над головой.
— Трей?… — позвала Марина и изумилась тому, как хрипло прозвучало его имя из ее уст. Короткое слово больно оцарапало горло колючими сухими крошками. Создавалось впечатление, будто она уже очень давно не пользовалась голосовыми связками.
— Привет, сестрёнка. Я так боялся за тебя. — Ну, хоть что-то в этом безумном мире есть стабильное — светлая, согревающая улыбка Трея, которая, как тёплой волной смывает все горести и печали, окутывает надёжными объятиями, и сама не замечаешь, когда начинаешь улыбаться в ответ, как бы плохо не было раньше. Ведьмак присел на краешек постели рядом с девушкой, обнял ее одной рукой, другой приподнял подбородок, уже без тени улыбки заглянул в лицо. Девушка удивленно распахнула в ответ синие глаза, не понимая, какую разгадку столь пытливо ищет в ней друг.