Мир, где тебя нет
Шрифт:
Антариесские твари остервенело бросались на отходящих магов, гибли десятками, но не оставляли попыток добраться хотя бы до одного ведьмака, отрезать до товарищей и растерзать. И для привычных ко всему мужчин нечисть словно бы сорвалась с цепи. Даже для порождений тьмы осаждавшие их чудовища были ненормально кровожадны.
Эджай сбился с ровного шага, преодолел по инерции ещё пару футов и замер. В его мире не пробегала холодной позёмкой вдоль позвоночника смертельная опасность, не слышны были крики товарищей, не хлюпала под сапогами жидкая грязь, размешанная пополам с кровью и вываленными внутренностями.
Эджай рванул удерживающие наруч ремни — кожу под ним зажгло, закололо сотнями глубоко вогнанных в плоть игл, когда золотой рисунок на запястье нестерпимо вспыхнул и исчез. Но то были лишь булавочные уколы по сравнению с той Бездной, что водворилась в его душе. Когда осознал, что отныне один в Пределе.
— Эстель!.. — позвал он.
Один крик, громче и отчётливее других. Эджай обернулся, механически, как голем. Тело — земное, стойкое к боли тело — помнило нужные движения.
— Эд! Эд!! — надсаживал голос Коган.
Он один остался в паре футов от опалесцирующего пятна полностью активированного портала. Остальные уже успели перенестись, и упрекнуть их не в чем — промедление смерти подобно. И только лучший друг ещё рисковал собой, не понимая, почему Эджай остановился в десятке шагов от спасения.
Вокруг последнего из рода Д`элавар ярилась такая пропасть силы, что даже сорвавшаяся с цепи нечисть на время отступила. Недалеко, на ярд, не более; ей чужд был страх, но даже нечисть отступила, опасаясь. Выжидая.
Изжелта серая пожухлая трава была взрезана тёмно-синими фосфоресцирующими линиями портала, столбом поднималось вверх ультрамариновое свечение.
— Уходи, Согрейн, — проронил Эджай. — Уходи. Я остаюсь.
(Синар, Добрая Весь. Конец весны 992-го, настоящее)
Не ощущая вкуса, Кристалина допила бокал и потянулась за очередным.
— Карунах... за неё не осуждаю. Эта стерва уже девчонкой не знала меры... исход для подобных ей закономерный. И всё же, почему? Что она сотворила?
— Единственное, чего я не смогла бы простить. Ни в одном языке, что мне известен, нет слова, способного исчерпать весь смысл, который я могла бы заключить в него. Как объясню?.. Это безрадостная повесть, долгая к тому ж.
— Как и эта ночь. Ты оставила Телларион, будто никогда и не бывала, и исчезла для всех нас на целую осень. Появилась, как пропала, — в единый миг. И прежде встречи — весть о том, что ты воспользовалась силой первоисточника.
— Для всех нас то был недоброй памяти год, — сказала Криста тихо. — Почти все родичи Ривиана погибли в той бойне...
— Бойне?.. Я ничего не знала об этом. Помню лишь, он враз куда-то уехал, и не в рейд...
— Всё случилось незадолго до твоего исчезновения. Лурни встали табором вблизи городка, где проходила сезонная ярмарка. Всё как везде: сумятица, молодое вино рекой и без счёта чужаков. Хватились чести какой-то девицы... кто-то недосчитался коня. — Поморщившись, авалларка резко опрокинула бокал, одним глотком допив всё, что ещё
— Никто не стал разбираться. — Коган разлил остатки вина по опустевшим бокалам. — Другой разрез глаз стал достаточным поводом к обвинению.
— Старк не стерпел остаться, — повела плечом Кристалина. — Фреа, добрая душа, уехала с ним. Кажется, среди убитых были и те, кого она знала. Солейн... едва не погибла от случайной стрелы! Нелепость.
— Не такой уж случайной, как выяснилось позже, — нахмурясь, поправил Коган. — Солейн красива. А ведьмаки всё же мужчины... порой не лучшие.
— Вот как?.. Говорю же — паршивый год. Надеюсь, Солейн плюнула ублюдку в глаза.
— Едва ли, — возразил Коган. — Солейн едва отправилась, когда Эста... когда первоисточник уснул. А ко времени вашего пробуждения... уже некого спросить, отчего он так поступил.
Эджай... — При звуке этого имени все трое испытали сходное чувство, сродни тому, как если бы к их столу живых явился четвёртый, молчаливый гость. И Коган скомкал рассказ, как письмо, что пока не в силах отправить. — У них с отцом едва не дошло до убийства.
— Так что, пожалуй, изо всей нашей дружной компании мне одной не на что жаловаться, — коротко хохотнула Кристалина, и нарочито развязный тон её голоса развеял тишину, тишину, подобную пеплу от невозжённого костра. — Разлюбезному батюшке всего лишь ни раньше ни позже взбрело, что как дочь я обязана ему подчиняться (вот новость!) и радостно вступлю в брак с тем, кого он мудро изберёт для меня. Нам понадобилось несколько не самых душевных бесед и один замятый скандал — выяснить, что всё обстоит немного не так.
Княжна картинно вздохнула, и даже Эстель невольно улыбнулась: зная Кристалину, нетрудно было представить, какое разочарование вскорости ожидало как высокородного князя Ланадар, так и потенциального жениха.
— На чём и разошлись, к обоюдному, так сказать, согласию, — авалларка развела руками с зажатыми в ладонях бокалом и бутылью и мрачновато заключала: — Но от поездки в Сантану отделаться не удалось.
— Для череды бед, дней, когда кажется, будто весь мир пошёл на тебя войной, у людей есть верное присловье. "Беда не приходит одна". Оставшись одна в Телларионе, я ждала... тогда ещё надеясь на помощь. Наконец скрывать своё положение стало невозможно.
Это было... как кольцо темноты, что сжимается, едва-едва, неприметно глазу, но... необратимо. Как стены, что неслышно смыкаются, подчиняясь скрытому механизму. Медленная отрава, которую вливают — по капле, невидимой капле... в воздух, которым дышишь, в воду, которую пьёшь. С этим нельзя бороться... и ты всё равно проиграешь.
От этого можно только бежать. И я побежала.
У меня был только мой ребёнок! Я не могла его потерять.
— Куда тебе было идти?
— Именно, Коган, — усмехнулась эльфийка. — К эльфам и авалларам путь был равно заказан. Железные горы? Без сомнения, там искать стали бы в последнюю очередь, но и подгорные мастера едва ли приняли б в своей вотчине — пусть и отверженную — эльфийку. Наивно было уповать на приют. Лурни... над этим шансом гадала дольше. Я могла бы даже сойти за одну из них, между народами нашими есть некоторое сходство. Их бы я не обманула, но лурни щедры и подчас детски безрассудны, пожалуй, и оказали б гостеприимство — не из доброты, так, хоть забавы ради. Но назваться тогда одной из них — уже само по себе опасно, волна нетерпимости захлестнула Предел... я не имела права идти на осознанный риск, не тогда...