Мир оранжевой акварелью
Шрифт:
— С той несчастной?.. Ну, наша хозяйка, как только узнала, кто будущий отец, довела дело до конца — дождалась положенного срока, а потом сама ребенка, девочку, «рубашечникам» сдала. Прямо отцу на руки.
— А мать как же?
— А она следом за ними хотела. Много раз. Потом, смирилась со временем и…
— И что?
— Розанера. Так ее здесь зовут.
— Мама моя…
— Угу.
— Что, и совсем, никак?
— Это вы про побег?.. Бесполезно.
— Но, ведь у этой, как ее, «Розы в пепле»…
—
— С помощником, значит? — да где ж его теперь, этого…
— Монна Зоя!
— Что?
— Я не смогу.
— Что, Марит?
— Да вам помочь. Мне ведь тут еще работать. К тому ж… ну, у меня… — раздула она ноздри. — дружок — из них же, из охраны. И как я его под «такое»?
— Угу… Я поняла. Дружки, они разные… бывают. Я сама, Марит, что-нибудь придумаю.
— Сами?!
— Сама. Ведь, как там бабушка твоя говорит?
— Святая Мадонна! Будь славен твой плод, возрождаемый в каждом женском чреве! — дуэтом процитировали мы мудрого автора. И на душе сразу стало светло.
Ну и пусть будущий отец пока неизвестен. Ну и пусть, со мной самой судьба решила «круто сыграть». Этот ребенок — еще и мой. В первую очередь — мой. Вот на том мы с судьбой и сойдемся:
— Только, у меня к тебе одна просьба будет, Марит.
— Клянусь этим же Божественным образом, монна Зоя — никому. Даже, под страшной пыткой.
— Угу, — надеюсь, «пытка» эта будет молчаньем…
Да мне бы и самой… помолчать. Тем более, в нынешнем «положении». Однако не получилось. И ведь, что обидно, только с «положением» этим смирилась. «Расставила приоритеты», как говорил мой учитель. Ох, как же он сейчас далеко. Так далеко, что и полетом мысли долететь очень сложно. Даже если вскинуть глаза к закатному, розово-синими полосами, небу.
— Монна Зоя, я за вами… пришла, — лицо растерянное и голос с придыханьем.
— Куда это, Марит? На ночь глядя?
— К хозяйке.
— Так, ты говорила, она завтра…
— Так, кто его знал? — с душой выдохнула та. — Еще коней даже не выпрягли, — неужто, на таком расстоянии «почуяла»? Да не-ет. — Монна Зоя, — Марит заполошно подскочила к окну и ухватила угол передника. — Мой вам совет, чтоб, ну, не распознала: ведите себя, как обычно.
— Угу, — скосилась я на ее перебирающие пальчики. — Это сложно — она ж не в курсе, как я себя «обычно веду». Мы с ней, можно сказать, и не виделись… полноценно. Только…
— Так это для вас — шанс!
— Что?
— Шанс не распознать в вас различья. Монна Зоя, вставайте, пошли. Она, когда долго ждет, очень злится.
— Да мать же твою.
— Вот. И без этого тоже, пожалуйста.
—
Из длинного, очень длинного коридора, казалось, в этот час уже отошедшего в сон, мы, через распахнутые створки, вышли в светлый холл соседней, «гостевой» половины. Впервые с моего здесь появления. А потом, по новой, левой ветке, в полном молчании уперлись в высокую закрытую дверь. У меня, на тот момент иссяк и запас хладнокровья и фантазии в тщетных потугах угадать цель такой срочности. Так что, самое время — узнать о ней лично… Робкий стук в темное дерево: «Монна Фелиса, можно?» И меня, как пенделем, этой же дверью сзади и наподдало… Вот оно, значит, как…
— Вот ты, какая, Зоя, — начало уже впечатлило. Однако ясности… — Проходи ближе, садись. У меня после дороги ноги затекли. Я их, с твоего позволения… — и чем-то там «б-бульк» под огромным письменным столом. — Чего встала то?! — еще один «пендель».
Я и — отмерла. От немыслимо красных в золотых узорах стен (это, после тошнотного то розового), невыносимо терпких благовоний (после навязчивой приторности) и странно-красивой женщины. Это я, как художница сейчас попыталась (сработал рефлекс). Ведь, если лицо здешней хозяйки «разбирать по частям»: нос картошкой, губы капризно тонкие, глаза — слишком близко. Хотя, при полном «комплекте»… В общем, «подмалёвок весьма удачно доработан». И даже, гладко зачесанные назад темные волосы (напомнившие мне Сусанну), которые оголили, высокие по-мужски залысины, общей картины не портили. Наоборот, предавали ей какое-то «осмысленное величие», в разы увеличив лоб. Что же касается возраста, то и здесь… от тридцати пяти и до… хоб его…
— Куда мне можно… присесть? — замерла уже сбоку от могучего стола.
Монна Фелиса грациозно ткнула пальцем в низкую банкетку рядом:
— Сюда, — и новый изучающий взгляд… Да чтоб их, эти местные платья — и «формы» свои спрятать некуда. — Отчего так волнуешься?
— Я?.. За свою судьбу переживаю. Это ведь здесь — нормально?
— Ну-у, — откинулась дама в кресле и, выдержав паузу, сцепила перед собой, водруженные на боковины руки. — Нормально… И какой ты видишь свою здесь судьбу?
— Пока, в розовых тонах. Может быть, вы мне ее «дорисуете»?
— Дорисую? — усмехнулась монна Фелиса. — А почему бы и нет? Только, для начала, расскажи мне о себе.
— Для начала, о чем? — уточнила и я, в свою очередь.
— Да, откуда ты? — б-бульк.
Я тут же скосилась вниз — на погруженные во внушительную фарфоровую вазу дамские ступни… Ну, надо же, какой «стиль»? А груши с яблоками у нее в чем тогда лежат? В ажурном золоте?
— Я… с северного побережья, — и вновь вперилась ей в глаза. Та, напротив, собственные отвела: