Мир оранжевой акварелью
Шрифт:
— О-о, погоди.
— Бу-бу-бу, бу-бу-бу, — едва различимым басом. Потом опять:
— Да погоди же. Хи-хи…
И дальше по отработанной, видимо, схеме, потому как единственно понятой мною мужской фразой стала:
— Тихо, Элда. Эта трехногая рухлядь скрипит… — ага, вы б еще на клавесине… а вот голос-то мне знаком. Впрочем, как и приснопамятное женское имя.
Однако судьбу мою данное знанье не изменило. Пришлось у себя наверху залечь и замереть.
— А!.. — что, уже всё?!.. Ну, так я себя поздравляю. Не тебя, Элда. И, дождавшись такого же шустрого бегства, задним ходом попятилась вниз.
Да… Разведчица из тебя, Зоя… Ну, ничего — это, лишь первый мой опыт…
— И чтоб до такого додуматься?!.. Да как вы, монна Зоя на… на…
— Это — разведка была, — хмуро уточнила я, уперев подбородок в колени. Потом почесала нос. Марит еще раз тряхнула моим платьем:
— Так ведь теперь его — только в стирку. Рукава — в побелке. Подол — в паутине. А туфли… Монна Зоя?..
— По-видимому, это — земля.
— Ага. Из-под вашего окна. Где вы палку, к стене приткнутую оставили, — да-а… разведчица из меня… — Монна Зоя, мессир Леон очень ругался. Он обещал меры принять.
— Какие… меры? — махом вскинулась я. — Марит, так он что, в курсе…
— А как же? — раздула та гневно ноздри. — Весь ваш разведческий путь проследил вместе с ночными охранниками. Вы ж и траву истоптали и розы в вазоне за углом помяли и…
— А вот павлинов я точно не трогала.
— Каких павлинов? — выкатила Марит глаза.
— Да так. Видно тех, что тоже — в курсе… А что за меры то?
— Не знаю, — вздохнув, хлопнулась девушка ко мне на кровать. — Да только теперь все ваши «пути» будут строго под надзором… Монна Зоя…
— А-а?
— Чего вы теперь делать-то будете?
— Что делать? — скосилась я на нее. — Есть одна мысль.
— Письмо написать? — тихо произнесла Марит. — А что? В этом я вам помочь смогу через надежного человека. Только, надо быстро писать, потому как его хозяйка уже послала.
— Уволила, что ли? — безучастно буркнула я.
— С чего, вдруг? Он на задание после обеда отбывает. Разыскивать какого-то капитана, чтоб от нее письмо передать. Ругался так, — засмеялась и сморщила носик… Капитана?..
— А что за «капитан»?
— Не знаю… Тито говорит: «Где ж я его найду, когда у него корабль „Летуньей“ называется? Вчера в столице был, а сегодня, может, где угод…»
— Мама моя…
— Монна Зоя, вы чего? Вам
— Ага… Нет… — и уставилась на девушку «страшным» взглядом. — Марит, мне очень-очень нужна длинная-длинная веревка.
— Зачем? — испуганно выдохнула та. — Монна Зоя, то — грех.
— Ты о чем?.. Я по ней вниз, в долину спущусь. Мне надо быстро. Или много-много простыней. Где у вас тут прачечная? Я все это спрячу в старой конюшне. Хотя, там — ненадежно. Туда по ночам приходят…
— Призраки?
— Что?!
— Приходят призраки?
— Марит, ты… уф-ф… — кажется, отпустило. — Любовники туда приходят, — уже вполне адекватно уставилась я на побледневшую деву. — Элда твоя, сильно стройная, и Никип. Я их сегодня ночью там…
— Не может этого быть! Нет!
— Марит, с тобой что?
— Нет, монна Зоя! Вам примерещилось!
— Да ты чего так раскричалась то? Я живых людей от призраков в силах пока…
— Нет!.. Нет. Нет, — и, подскочив с кровати, стрелой унеслась вон…
— Да хобья ж сила… Что же это в жизни моей такое… происходит?.. И что мне теперь самой с ней делать? Вазы опознавательные. Взгляды внимательные… И где же ты, любимый, с ней мог пересечься? — а потом, как громкий хлопок, вдруг, пришло понимание. — Он меня ищет… И теперь сам угодит в западню… Марит!.. Марит!!! — да где ж ее теперь искать?..
Глава 17
Марит вскоре нашлась и вернулась сама. Я поняла это по тихому скрипу двери и дрогнувшим ей в ответ шторам:
— Монна Зоя? — шмыгнула носом уже за моим плечом. — Вы чего, даже стоя уснули? А еще говорили… — и громко вздохнула. — Монна…
— Да, Марит?
— Я вам новое платье принесла. А то прежнее я еще и в слезах с соплями… В общем, просыпайтесь, снимайте свою мужскую рубаху.
— Да я не сплю, — оторвала я голову от оконного косяка.
— А что ж тогда?
— Ду-умаю.
— О чем?
— О нашей бабьей доле.
— О-о. Значит, о мужиках, — хмуро изрекла Марит, приткнувшись рядом. Я взглянула на нее: глаза и нос припухли, а черные кудряшки на лбу — мокрые после умыванья… подружка по «бабьей доле»:
— Он ее не любит. Если тебе от этого станет легче.
— Я знаю. Только, от этого — не легче, а наоборот. Ведь, если б, по любви, я бы поняла, а так — чистое скотство.
— Угу. Тем более, в конюшне, — качнувшись к девушке, заправила я самый длинный ее выбившийся завиток, и обхватила за плечи руками, — Марит, ты не плачь по нему больше.