Мир приключений 1969 г.
Шрифт:
— Так-так, — забарабанил пальцами по столу начальник. — Смотри, Красков! Будешь так держать себя, долго не выживешь.
— А я долго и не собираюсь, — сказал Красков. — И послушай-ка, я понимаю, что ты в университете не обучался, но прошу запомнить: когда разговариваешь с образованным человеком, надо выкать, а не тыкать.
— Ну, ты, тварюга бандитская! — вскочил начальник. — Я тебе сейчас так тыкну, что не поднимешься!
Но Бубнич за рукав потянул его вниз, и он с размаху сел. Красков стоял в той
— Скажите, Красков, — спросил Бубнич, — почему вы сразу признались в том, кто вы?
— А я своего имени не прячу, — опять усмехнулся Краснов, и желваки вспрыгнули на его скулы.
— Ладно, давайте поговорим серьезно, — сказал Бубнич. — Выяснять вашу идейную платформу не будем... Скорее всего, ее у вас нет...
Красков захохотал, крутнув головой.
— Нет и не может быть, — повысил голос Бубнич. — Слишком много убитых, повешенных для идейных убеждений... А закапывать в землю живьем — так это попросту палачество... Садизм!
Даже в полумгле комнаты видно было, как побледнел Красков.
— Это не мои люди, — сказал он, — не моя работа, — резко закончил он, когда увидел, как язвительно улыбается начальник. — Это работа Хрена.
— Ты вот что скажи, — заспешил начальник, — почему это ты, вместо того чтобы коммунистов по деревням резать, с Хреном связался?
Красков даже бровью не повел в его сторону,
— Ответьте, Красков, — сказал Бубнич.
Красков с минуту смотрел на них обоих, потом сказал:
— Пожалуй, объясню. Хрен — разбойник! Самый типичный. Ему важна добыча. И отряд его — шайка!
— А вы, значит, все-таки за идею? — усмехнулся Бубнич.
— Ну конечно же, — глумливо покачал головой Красков. — Я агент Антанты, деникинец, наемный агент капитала...
— А разве не так? — спокойно переспросил Бубнич.
— Я борюсь за Учредительное собрание, — холодно и надменно сказал Красков и оглядел всех собравшихся в комнате. Я борюсь за то, чтобы все классы и слои России были представлены среди его делегатов. Ясно?
— Кадет или эсер? — спросил Бубнич.
— Именно кадет, в самом чистом виде.
— Ваше социальное происхождение? — спросил Бубнич. — Помещик?
— Сын акцизного чиновника, студент, офицер военного времени. А мать — крестьянка. Не сходится с вашей доктриной, а?
— Власть рабочих не признает самая отсталая часть буржуазной интеллигенции, — сказал Бубнич. — Она будет сурово наказана. Сурово.
— Карать вы умеете, — усмехнулся Красков.
— Пусть он лучше скажет, за что с Хреном сцепился, — опять подал голос начальник Иншаков, — и почему его уже дважды на этом месте ловили, а он все лезет и лезет в Графское?
Красков обеспокоенно посмотрел на Бубнича, потом на Клешкова и Гуляева, приткнувшихся к стенке.
— Были нужны
— Лошадей вы еще в прошлом году отсюда распугали, разогнали, — сказал Бубнич. — Что-то не вяжется, а, Красков?
Красков молчал. Он прищуренно смотрел на носки своих сапог и о чем-то тревожно думал.
— Вы его еще спросите, товарищ комиссар, — заговорил из-за спины Краскова Мишка Фадейчев, — чего он не бежал, гидра? Ему ж уйти ничего не стоило.
Красков окаменел, стиснув зубы. Молчал.
— Почему не отвечаете, Красков? — спросил Бубнич.
Красков снова осмотрел всех. Взгляд был затравленный и какой-то выпытывающий.
Внезапно грохнуло. Мишка схватил свой кольт. Клешков и Гуляев уставились на Краснова.
Тот стоял весь напружиненный, набычив голову.
— Посмотри-ка, Клешков, что там, — сказал начальник, подымаясь из-за стола.
Клешков подошел, выглянул в окно. Внизу спокойно расхаживали несколько бойцов, сбоку бродили расседланные лошади, прыгал стреноженный рослый вороной конь. Метрах в ста вспыхивали и гасли змейки огня над стенами конюшни.
— Крыша конюшни упала, — доложил Клешков, отходя, — а так все тихо.
— Так все-таки почему вы напали на банду Хрена? — снова начал допрос Бубнич. — И предупреждаю, Красков: для трибунала ваша откровенность может иметь решающее значение.
Красков с минуту думал, глядя перед собой. Потом решительно махнул рукой:
— Ладно. — Он шагнул к столу, и в ту же секунду стол с грохотом опрокинулся, лампа разбилась на полу и доски пола вспыхнули, звякнули остатки стекла и послышалось падение тела, потом заржала лошадь и несколько раз ударили выстрелы.
Клешков кинулся к окну и увидел, как в отблесках догорающих строений уходит на неоседланной лошади припавший к ее шее Красков. Он прицелился с локтя и выстрелил, но браунинг уже не брал на такое расстояние.
— Ушел, — сказал он.
Мишка, подошедший к окну, вылез в него до пояса, потом сказал:
— Высоковато. Лихой офицерик.
Бубнич тушил горящий пол, а начальник все еще не мог выбраться из-под стола.
— Ну и де-ла! — сказал Клешков.
— А ну пошли отсюда! — гаркнул выбравшийся наконец из-под стола начальник. — Охраннички!
В большом зале спали бойцы, подстелив шинели, бросив под голову охапку сена. Мишка спал в углу, бережно уложив на груди раненую руку. Клешков лежал, глядя в потолок. Такой день, как сегодня, редко мог пройти бесследно, и было о чем подумать. Рядом, подложив под голову кепку, не снимая своего пыльного, но все еще щегольского пальто, лежал Гуляев. Он о чем-то думал, кося глазом в потолок.
— Здорово он нас обманул, — сказал вдруг Гуляев.
— Кто? — спросил Клешков, повернув к нему голову.