Мир сновидений
Шрифт:
Вообще-то он всякий раз получал взбучку, после чего ходил несколько дней насупившись. Но потом про наказание забывал и опять готов был на какую-нибудь новую проделку.
Одних и тех же безобразий Мишутка никогда не устраивал дважды.
Ему хватало одного раза, и после того он уже знал, в чем дело. Но он всегда придумывал что-нибудь новое, потому что в нем гнездились природное любопытство и живой интерес ко всему на свете, и они были неискоренимы.
Последнее безобразие, которое Мишутка учинил станционным господам,
В один прекрасный день он вскарабкался на крышу станции и принялся, к великой радости ожидавших поезда пассажиров, раскачивать дымовые трубы. Навалился, как настоящий борец, и отломил-таки большой кусок трубы.
— Мишутка! Слезай оттуда! — повелительно сказал железнодорожник снизу.
Мишутка счел lbто заслуженной похвалой своему подвигу и с удвоенной силой налег на противника. Привет! Труба повалилась и с грохотом упала вниз; кирпичи разлетелись в разные стороны, и один угодил в спину начальнику станции, который как раз вышел из своей служебной комнаты встречать поезд. Хорошо хоть не по голове!
Но на крыше посреди кирпичной и глиняной пыли в победном упоении стоял Мишутка и ждал признания. И оно не замедлило явиться, хотя и в совсем иной форме, чем он предполагал.
— Убить его надо, этого зверя! — заорал начальник станции. — Он скоро весь дом разнесет!
Но тут прибыл поезд, и у него больше не осталось времени думать о Мишутке. Зато телеграфист сразу же отправился заряжать ружье.
Мишутка тем временем приступил к другой трубе.
— Сию же минуту его прикончить! — сказал начальник станции угрожающе.
Поезд отправился, а толпа пассажиров осталась на перроне подивиться на небывалое зрелище. В это время пришел и телеграфист со своим штуцером.
— Я ведь еще летом говорил, — заметил он, — что надо его пристрелить. Но тогда его все защищали, и дядя тоже…
— Я тогда еще не знал его повадок, — отвечал начальник станции, потирая лопатку, по которой шарахнул кирпич. — Но теперь говорю: давай стреляй!
Телеграфист стал прицеливаться. В окнах дома показались заплаканные физиономии детей и женщин, которых начальник станции безжалостно оттуда прогнал.
Бабах! — грохнул выстрел. Но он попал в трубу, над которой как раз трудился Мишутка. И привет! Она тоже с громыханием рухнула вниз.
В публике смеялись. Телеграфист побагровел от стыда и злости.
— Второй раз не подведешь! — прошипел он и прицелился снова. — Когда солнце прямо в глаза…
Но Мишутка уже целиком завоевал сочувствие публики. На голову бедного телеграфиста градом посыпались насмешки.
— Тоже нашелся охотничек, вроде как в белку стреляет! — сказал один.
— Хватило бы и солью пальнуть! — съязвил другой.
А третий, низкорослый, высоколобый, с набрякшими веками мужичок, подойдя с картузом в руке к начальнику станции, серьезно
— Не подарит ли инспектор его мне? Ведь жалко его убивать, коли он, как я слыхал, однажды даже дочку управляющего из озера спас.
— Ты кто такой? — рявкнул начальник станции.
— Да я тот самый Матги Проделкин, коли инспектору когда-нибудь доводилось видеть на свадьбах или крестинах. Я даже и шкуру оплатил бы…
— И трубы на место поставишь? — прикрикнул начальник станции.'
Но телеграфист, которому солнце опять било в глаза, совал Матти ружье, злобно тыча его тому под самый нос.
— Вот! — рычал он. — Стреляй, бери ружье! А если промахнешься, заплатишь и за ружье, и за медведя1
— Я из пробочного ружья в него выстрелю, — сказал Матти Проделкин и вынул из кармана бутылку.
Он тут же влез на стремянку и показал бутылку Мишутке, который все еще стоял с белым носом среди кирпичной и глиняной пыли в ожидании признания своих заслуг.
— Мишутка! Слезай оттуда! — сказал Матти Проделкин, показывая бутылку. — Видишь, что у меня здесь?
Мишутка увидел и добродушно осклабился.
Магти вытащил пробку и дал глотнуть Ми-шутке, который тут же по-хорошему стал спускаться вниз. Потом Матти отстегнул ремень и сделал из него поводок на Мишуткину шею под смех и остроты публики вокруг.
— Ну и штуки у этого Матти!
— Да уж, штуки-трюки. Слыхал я, чтобы медведя подстрелили в глаз, но чтобы в рот — никогда не слыхивал.
— Сделал Матти из него жеребенка — любо-дорого!
— Да это ж теленок. Еще, верно, и доить начнет.
Но Матти только сложил свои узкие губы в хитрую улыбочку, взял одной рукой ременный поводок и сказал:
— Ну, Мишутка, теперь пойдем!
И Мишутка степенно и серьезно зашагал за ним, повинуясь своему новому хозяину и его ремню, но еще более своему закоренелому пороку.
— Этот шельмец его и домой к себе отведет! — слышался восхищенный гомон у них за спиной.
— Пускай ведет куда хочет! — фыркнул начальник станции сердито, но все-таки радуясь, что дело закончилось так удачно. — Только пусть все-таки явится починить трубы.
С этими словами он захлопнул за собой дверь служебного помещения и пошел утешать женщин, до полусмерти перепуганных выстрелом. Телеграфист со своим ружьем уже давно исчез.
Мишутка приобрел хорошего хозяина, именно такого, в котором нуждался, чтобы возмужать и развиться в настоящего косолапого.
Матти Продел кин был любимцем жителей деревни — совершенно так же, как Мишутка до сих пор являлся любимцем господ и проезжей публики. Он тоже был, как и Мишутка, большой бездельник, проживал в избушке у своей старой матери и, только когда от голода начинало подводить кишки, подавался на лесосплав или снисходил до каких-нибудь других заработков.