Мир сновидений

Лейно Эйно

Из сборника «Красота жизни» / El"am"an koreus

(1915)

* * *

Летний вечер. Нежный ветер На холме вздыхает, Серебром тропу лесную Месяц украшает. Легкий сон стволы колышет, Кукушечка кличет… Спит печаль. Шагает странник Тишиной привычной.

* * *

Suvi-illan vieno tuuli huokaa vaaran alta, hongikon polkua hopeoipi kuuhut taivahalta. Hiljaa huojuu korven honka, kaukana k"ak"o kukkuu, vaieten astuvi vaeltaja, mielen murhe nukkuu.

ЗИМНЯЯ ИСТОРИЯ

Той синице, резвой птице, был мороз привычен, но ей в дом мечталось, к печке, в тепло человечье. Та красавица канарейка из уютной клетки все мечтала прочь — на воле распевать на ветке. Были влюблены друг в друга, в чуждый

мир прекрасный. Та синица, резвая птица, за окном сидела и в оконницу стучала: в горницу попала… Та красавица канарейка зимний сад завидела из окна — порхнула в щелку и, на ветке сидя… Нет, они не повстречались — горько пострадали. Той синице, резвой птице, судьба — о стекло разбиться: замертво упала. Та красавица канарейка примерзая к белой ветке, с псалмом умирала. Были влюблены друг в друга…

TALVINEN TARINA

Tuo tiainen, lieto lintu, se hyvin vilussa viihtyi, senta"an kaipasi sis"alle, ihmislieden l"ampim"ah"an. Tuo kanarialintu kaunis se hyvin sis"all"a hy"otyi, sent"a"an kaipasi ulomma, luonnon laajan laulupuille. Toinen toistansa rakasti, toinen toisen maailmoita. Tuo tiainen, lieto lintu, usein istui ikkunalle, kovin ruutuhun koputti; niin kerran sis"alle p"a"asi. Tuo kanarialintu kaunis n"aki akkunan avoimen, sen takana talvipuiston; uskalsi ulos jo tuonne. Tavannut ei toinen toista, oli kuijat kumpainenki. Tuo tiainen, lieto lintu, iski p"a"ans"a ikkunahan, maahan kuolleena putosi. Tuo kanarialintu kaunis kiinni j"a"atyi oksallensa, kuolinvirtens"a viritti. Rakastivat toinen toista.

ЗАСТОЛЬНАЯ

Честь и хвала тебе, доброе брюхо! Выпив глоток для поднятия духа, мы благодарны Создателю очень за дни нашей жизни, а также за ночи. Урраа! Славься, родная земля! После Создателя — тост за природу: хором восславим и землю и воду — солнцу спасибо, спасибо луне и за окнами отчего дома сосне. Урраа! Славься, родная земля! И наконец, за цветок мирозданья женщину, лучшее Бога созданье! Верной любовью сразится с бедою — будь она старою иль молодою. Урраа! Славься, родная земля! Тост напоследок — за дружбу на диво, будь перед нами вино или пиво, вместе сильны мы и горячи, как руки, сжимающие мечи. Урраа! Славься, родная земля!

P"OYT"ALAULU

Kiitos ja kunnia vatsamme hyv"an, aiomme ottaa naukun nyt syv"an, kiitt"aen Luojaa kaikista t"oist"a, niin elon p"aivist"a kuin elon "oist"a. Hurraa! El"ak"o"on rakas syntym"amaa! Luojanpa j"alkeen nyt luonnon on vuoro, siis sit"a kohden nyt kurkkumme kuoro, kiit"amme p"aiv"a"a, kiit"amme kuuta, my"os kodin armaban pihlajapuuta. Hurraa! El"ak"o"on rakas syntym"amaa! Laulakaamme vihdoin nyt luomakunnan kukkaa, naista, mi miest"a"an ei heit"a, ei hukkaa, ruusuja kasvaa ne rakkauden vuoret, olkohot vaimomme vanhat tai nuoret. Hurraa! El"ak"o"on rakas syntym"amaa! Viimeinen vihdoin on veikkouden malja, olkohon eess"amme viini tai kalja, yhdess"a istuen oomme me vahvat kuin k"adet, joissa on kalpojen kahvat. Hurraa! El"ak"o"on rakas syntym"amaa!

Из сборника «Псалмы Святого четверга II» / Helkavirsi"a II

(1916)

ПРИЗРАК МРАКА

Тролль, жестокий Призрак Мрака, чуя солнца приближенье, что идет с весною новой на вершины гор лапландских, дело черное замыслил: «Я убью с рассветом солнце, свет навеки уничтожу ради вечной ночи темной, в честь могучей силы мрака». Тролли солнце ненавидят. На вершине сопки встал он рядом с северным сияньем, усмехнулся, ухмыльнулся, на небе пожар увидев: «Больше, шире моя радость, веселей мое веселье, чем пиры богов при свете, чем людей под солнцем песни». А вокруг пустыня ночи. Только льды во тьме сверкали, как проклятья злого сердца, да седое море стыло, как душа в ожесточенье, лес заснеженный вздымался из земли смертельно твердой, словно грозный льдяный витязь, словно гнев холодной стали. Засмеялся Призрак Мрака: «Солнце, голову подымешь — встретишь сто смертей жестоких, многотысячную гибель!» Слабый свет вдали забрезжил. Вдруг почуял Призрак Мрака, как трепещет, бьется сердце, за голову он схватился: «Ты куда исчез, мой разум?» Рисовались

все ясное неба край, лесные-дали, день все ярче отражался в самых мрачных закоулках, били огненные стрелы из растущего светила, и, встречая их. светлела темная душа ночная: там заря вставала и небе, как заря у тролля в сердце, кантеле весны звенело музыкой в душе у тролля вот они сплелись, сливаясь, засверкали общим светом. общим звуком зазвучали, в выси горние вознесся, сквозь небесный свод девятый над десятым светлым небом, будто в дом родной вернулся, под крыло Отца Вселенной, в тихий отдых вечной Жизни, в океан Любви безбрежной. Пела ночь могучим хором, вторил день многоголосо: «Доброе во зле родится, красота живет в уродстве, низкое — ступень к вершине!» Только люди говорили: «Тролль несчастный обезумел, он в плену навек у света — мрака сын, рожденный ночью, солнцу гимны распевает!» Небо людям улыбалось. Больше к троллю не вернулся ледяной холодный разум, умер следом за зимою, улетел с бураном вместе, растворился в жарком солнце, в теплой Божьей благодати.

PIME"AN PETKKO

Tuo tuima Pime"an peikko tunsi auringon tulevan Lapin tunturin laelle keralla kev"ah"an uuden. Mietti murha mieless"ans"a: «Min"a auringon tapankin, sunnannen valonkin suuren y"on pyh"an nimess"a yhden, syd"an-y"oni synkeinun"an.» Peikot p"aivytt"a vihaavat. Tuli tunturin laelle revontulten roihutessa, n"aki taivahan palavan, hyr"ahti hymyhyn huuli: «On iloni isommat, onpa riemuni remahtavammat kuin juhlat valon jumalten, pidot, laulut p"aiv"an lasten.» Y"o oli aava ymp"arill"a. Kimmelsi kitehet y"oss"a kuin kirot syd"amen synk"an, meri vankui valkeana niinkuin paatunut ajatus, kohosi luminen korpi maasta kuolon-mahtavasta kuin uhma urohon hyisen, viha v"alkkyv"an ter"aksen. Tuo nauroi Pime"an peikko: «P"aiv"a, p"a"at"asi kohota, sa"at t"a"alt"a sataisen surman, tunnan tutkaimet tuhannet!» N"akyi kaukainen kajastus. Tuo tunsi Pime"an peikko syd"amens"a sylk"aht"av"an, tarttui p"a"ah"ans"a rajusti: «Minne mieleni pakenet?» Seijastuivat selvemmiksi taivon rannat, korven kannat, heijastuivat heljemmiksi synke"at syd"ansopukat, suihkuvat tuliset nuolet p"aiv"an p"a"ast"a nousevasta, sattui vastahan vasamat y"ost"a mielen vaJkenevan; sini koitti p"aiv"an koitto kuni peikon sielun koitto sini soi kev"ah"an kannel kuni peikon hengen kannel, yhtyi toinen toisiliinsa, s"aihkyi yhtehen s"atehet, sointui yhtehen s"avelet, nousi kohti korkeutta puhki taivahan yheks"an, yli kaaren kymmenennen, kunnes saapuikin kotihin, korkeimman Isan ilohon, Elon lempeimm"an lepohon, Rakkauden rajattomimman. Kuului kuoro yon povesta, riemu p"aiv"an rintaluista: «Pahin on parahan synty, rumin kauneimman kajastus, alin vain ylimm"an aste.» Mutta ihmiset sanoivat: «Tuo on peikko mielipuoli, vanki valkeuden iaisen, itse poikia pimeyden, p"aiv"an virtt"a vieritavi!» Heille taivahat hymyili. Eik"a h"an ikina saanut en"aa j"aist"a j"arke"ans"a, kuoli pois keralla talven, sy"oksyi veljen"a vihurin syd"amehen p"aiv"an p"atsin, leimuhun Jumalan lemmen.

Из сборника «Бивачные костры» / Leirivalkeat

(1917)

ВЕЧЕРНЕЕ НАСТРОЕНИЕ

День уходит за чащи, воду озолотив, тростник позолотой блещет, и остров, и тихий залив. Ах, сердце тревожное, если здесь найти бы покой — не знать бы воспоминаний, надежды не знать никакой! А это закатное злато в душевных скрыть тайниках и стать самому себе чуждым, как блеск воды в тростниках.

ILTATUNNELMA

Taa korpien p"aiv"a painuu, vesi kultana kimmelt"a"a, mut kultaisempina kaislat ja salmet ja saaren p"a"a. Ah, rinta rauhaton, jospa levon t"a"alt"a se l"oyt"a"a vois ja muistoistaan jos p"a"asis eik’ ollut toivoja ois! Tuon auringon kullan kenp"a vois k"atke"a syd"ameen ja itselleen olla outo kuin kaislat ja v"alke veen!

Из сборника «Печаль Шемейки» / Shemeikan murhe

(1924)

ДИТЯ ИЮЛЯ

Я тоскую, я жить без любви не могу моя мать такой нежной была. И к любви я тянусь, как дитя к очагу, я так жажду любви и тепла! Я продрог на холодном чужом берегу, куда буря меня занесла. Только мрачные псалмы рождались в мозгу, когда в горе душа замерла. Я июля звонкого светлый сын, мне лишь ясное нёбо — отрада. Я не вынесу злобой сведенных личин, ледяного недоброго взгляда. Я люблю напевы зеленых долин, а не горного ветра рулады.