Мираж
Шрифт:
Наконец Рейнгард подошел к другу и протянул ему руку говоря:
— Лучше я оставлю тебя теперь одного с женой. До завтра, Лотарь.
Он молча поклонился Эльзе и вышел. Лотарь посмотрел ему вслед прежним, странным, вопросительным взглядом, потом обернулся к жене и поднял ее с колен.
— Иди сюда, бедняжка! Выплачься здесь, — серьезным голосом сказал он, привлекая ее к себе на грудь.
Молодая женщина громко зарыдала.
31
По другую сторону гор, со всех сторон замыкающих кронсбергскую долину, лежало огромное озеро. Туда
На террасе одной из этих гостиниц сидел Зоннек; его глаза были устремлены на ландшафт, но, казалось, он ничего не видел, погруженный в мрачную задумчивость. Его лицо всегда было серьезным, но теперь на нем отражалась усиленная работа мысли, а глаза разучились блестеть, как еще недавно, когда они говорили о великом тайном счастье. Озлобленный старик, уже три недели покоившийся в могиле, сумел даже последним своим вздохом сделать несчастными трех людей.
Послышались легкие шаги; Лотарь взглянул и улыбнулся; подходившая к нему жена не должна была видеть его мрачного настроения. Эльза носила траур по деду, и черное платье еще выгоднее оттеняло ее свежее розовое лицо.
Она села против мужа и сказала с подавленным вздохом:
— Я пришла одна; Зинаида поехала-таки в Мальсбург. Она не слушает ни просьб, ни доводов и хочет добиться свидания с сыном.
— Будет страшная сцена, — озабоченно сказал Лотарь. — Зинаида не умеет действовать обдуманно и не знает меры, когда увлекается. От каких только безумных планов не пришлось мне отговаривать ее, с тех пор как она знает, что ее сын здесь! Да и то она сдавалась только на минуту, пока я доказывал ей их невыполнимость.
— Разве ты не мог хоть поехать с ней?
— Это ничего бы не дало. Марвуд счел бы это непрошенным вмешательством, да и Зинаида не желала этого.
— Он довел ее до крайности, — с волнением сказала Эльза. — Она два раза писала ему, прося, чтобы он прислал ей сына в Кронсберг на один только день, — он отказал. Боже мой, имеет же мать право видеть своего ребенка!
— Кто думает о правах, когда дело заходит так далеко, как у них. Впрочем, я понимаю отказ Марвуда; он боится, что если ребенок попадет в руки матери, то она уже не возвратит его добровольно, и придется прибегать к насильственным мерам. Я тоже боюсь этого и потому решился поехать сюда с тобой; я надеялся, что мне удастся через Гартлея устроить так, чтобы мальчика прислали к матери сюда, в гостиницу, если я поручусь, что он будет возвращен; я велел передать Марвуду, что Зинаида здесь, с нами, но он отказал. Гартлей лично принес мне ответ. Мы ничего не можем сделать, остается предоставить дело его естественному течению. Один Бог знает, чем это кончится.
Наступила пауза. Супруги молчали, глядя на освещенное солнцем озеро.
К пристани у гостиницы подошел пароход, поддерживавший сообщение с противоположным берегом, и часть пассажиров вышла. Подойдя к балюстраде, Эльза равнодушно смотрела на сутолоку у пристани; вдруг она побледнела, ее глаза
— Я забыла предупредить, что мы хотим обедать одни; я пойду, распоряжусь.
До обеда оставался еще целый час, но Зоннек не пытался удержать жену, как бывало в Бурггейме, когда он считал минуты ее отсутствия; он проводил ее долгим мрачным взглядом, потом поспешно встал, точно желая уйти от собственных мыслей, и стал рассеянно смотреть на приехавших с пароходом туристов, которые шли теперь через сад. Вдруг у него вырвалось тихое восклицание удивления. Что это? Как попал сюда Рейнгард? Ведь он был в столице по делам своей экспедиции и хотел вернуться в Кронсберг только через неделю, чтобы проститься. Тем не менее, это была, несомненно, его высокая фигура, он шел к гостинице. Увидев на террасе друга, он взбежал на лестницу с явно удивленной физиономией.
— Это ты, Лотарь? Я думал, что ты в Бурггейме! Как ты попал сюда?
— Я могу задать тебе тот же вопрос. Что ты тут делаешь? Я думал, что ты в столице.
— Я выехал сегодня. Немалого труда стоило мне освободиться, но… — Эрвальд остановился и быстро прибавил: — Ты с Зинаидой?
— Так ты знаешь, что она здесь?
— Я приехал по ее просьбе; она написала мне.
— Какая неосторожность! — с испугом воскликнул Лотарь. — Неужели она хочет дать в руки Марвуду лишнее оружие против себя? Ты последний человек, к которому ей следовало обращаться, и ты ни в коем случае не должен был приезжать.
Вместо ответа Рейнгард вынул из бумажника письмо и протянул другу, говоря:
— Прочти, а потом скажи, мог ли я отказаться или как-нибудь уклониться.
Зоннек пробежал письмо и со вздохом возвратил его.
— Вот почему она ни за что не хотела, чтобы я ехал сюда! Я буквально навязался ей в спутники. Письмо, действительно, отчаянное. Зинаида зовет на помощь тебя, «своего единственного друга»! Значит, я больше не друг, с тех пор как стал восставать против ее невозможных планов. Ты знаешь, зачем она тебя зовет?
— Догадываюсь, потому что она уже раньше делала намеки. Она хочет во что бы то ни стало получить ребенка и готова, если понадобится, украсть его.
— В чем ты, разумеется, не станешь помогать ей? — взволнованно спросил Зоннек.
— Нет, потому что вся тяжесть последствий падет на нее же. Закон на стороне ее мужа, и он без всякой пощады пустит его в дело. Такой сумасбродный план мог зародиться только в голове женщины, почти доведенной до безумия, и это — дело рук Марвуда. Отказывать даже в свидании с ребенком! Это подлая жестокость!
— Боюсь, что это с его стороны расчет; он хочет довести ее до насильственного шага, который лишит ее всяких прав, чтобы затем продиктовать ей условия развода и оставить сына за собой. И он достигнет цели. Он использует и твое присутствие здесь; ведь ты знаешь, какие сплетни ходят про тебя и Зинаиду.
— Знаю, — коротко ответил Эрвальд.
Глаза Зоннека остановились на нем с тайным, боязливым вопросом. Он отдал бы все на свете за то, чтобы Рейнгард признался теперь в своей любви к Зинаиде и убедил его, что последние слова Гельмрейха были нелепой фантазией. Но черты Эрвальда оставались неподвижны; в них ничего нельзя было прочесть.