Мириад островов
Шрифт:
Скорее всего, оттого он и прервал обет молчания. Как сказал Орри, неподалёку от кузнецова обиталища прежний король Ортос Хельмутсон затеял строить новый град Ромалин, некое подобие рутенского Санкт-Питерсбурга. Вернее — перестраивать из небольшого поселения весь сплошняком, начиная с крепостной стены до дворцов и храмов. От него к морю планировалось вывести широкий канал со шлюзами для захода морских судов, в укреплённой стене пробить шесть ворот, по числу сторон света…
— Орри, ведь их и у вас четыре.
— Холод, жар, восход, закат, замт и надир, — объяснил Орихалхо. — Север,
— Символы рая и ада, что ли?
— Не знаю точно: может быть, вначале то были оборонные хитрости, — пожал плечами Орри. — По крайней мере, старый король забросил своё дерзновение в канун Морянской Войны и поселился в тесном и хорошо укреплённом Вробурге, а теперь его внук взялся заново кроить и смётывать Ромалин на живую нитку.
— Новодел, что ли?
— Что?
— Ну, город. Использует революционные новые технологии взамен старых. Типа Рутен против Верта.
— А. Да. Говорят, не совсем плохо. Дома-башни высокие, чистые, вся тяжесть камня опирается на внешний каркас. Красивые арочные сады.
— Готические контрфорсы и аркбутаны.
— Я не архитект, сэнья Гали.
И ни разу во время беседы не встретился с нею глазами по-настоящему.
На место они трое прибыли часа в три пополудни.
— Будем надеяться, наш старикан на месте, — произнёс Барбе. — В столицу он отъезжает редко — это оттуда к нему гости при нужде наведываются.
Посреди вырубки, так близко от моря, что почти все членораздельные звуки забивал мощный ритмический гул, стояло диковинное сооружение. Походило оно на хижину древних монастырских отшельников или вообще на кита, но сотворено было, по словам Барбе, из бычьих кож, которые некто распялил на ясеневых рёбрах и хорошенько прокоптил в дыму. Вместо двери был полог, закрученный наверху в рулон и продублированный частой рыболовной сетью.
— Вот это и есть карра, — продолжил Барбе своё объяснение. — Может быть, даже та самая, легендарная. Батюшка то и дело хвалился, что сумел наколдовать ей вечную молодость. Эй, люди, есть кто сущий в округе?
Гул сразу стих. Из лачуги, которая больше сего напоминала одинокий дольмен, выбрался человек почти квадратного сечения. Могучие плечи были увенчаны кудрявой седой головой, торс упакован в тунику, насквозь прожжённую в нескольких местах, ноги покрыты фартуком, будто скованным из листовой меди. В одной из рук человек сжимал небольшой, но впечатляющий молот.
— Я есть, — отозвался он басом. — Работу возьму только самую неотложную — большой заказ выполняю. А, так это ты, бродяга. То-то вместо живого о сущем вспомнил. Не случайно, значит.
— Ну да, отче Брендан, я Барбе собственной персоной. И гостей привёз. Сэнью Гали и морянина Орри.
— Рутенка, вижу. Что же, и они
И скрылся обратно. Гул возобновился, но чуть более частый.
— Болванку проковывают, — объяснил Барбе. — Нельзя оторваться ни на минуту.
— И что же — долго так ждать? — спросила Галина.
— Не дольше, чем ехать… как это? Без соли хлебавши, — ответил Орихалхо. — До Ромалина отсюда миль десять по навесу или больше?
— Пожалуй, все двадцать, — сказал музыкант. — Если по прямой. Как вон голуби летят.
В это самое мгновение захлопали крылья. Птица серо-стального цвета спала с узких небес, перекувыркнулась через голову, спланировала меж стволов и опустилась на конёк крыши — вернее, на бывший киль.
— Отец, почта прибыла, — крикнул Барбе. — Зерна ему насыпать?
— Не хозяйничай не в своём дому, — глухо донеслось из кузни. — Сейчас довершим.
Раздался яростный шип, сизый туман закурился в проёме. Потом кузнец вышагнул из тумана, по ходу залезая рукой в небольшой кошель, привязанный у пояса. Протянул зерно на раскрытой ладони — турман сел на запястье и стал клевать. Бран снял с рубиновой лапки цилиндрик и опустил в кошель.
— Что же, привет вам всем. Любуешься на голубка, моя сэнья? Хорош. От любой ловчей птицы уйдёт-увернётся. Только такие и годны: с юных когтей учим. Сапсанов, ястребов и прочих учим на голубях ради охоты, голубей на них же — ради мира. И те, и другие здравствуют. Передают мастерство своё по наследству. Не так ли, морянин Ори-халхо?
Он явно говорил не в простоте душевной.
— А что, и любуюсь, — ответила Галина. — Думаю, что и птицы твои, и ба-нэсхин в том мастерстве и учении похожи.
Брендан одобрительно крякнул:
— Хороша твоя находка, сын. Не кисель меж ушами, как у некоторых её сородичей.
— Скоро у них у всех в желудках разжижение настанет, — донеслось от двери. — Бари, ты и твои товарищи давно горячего не хлебали?
— Матушка, — вздохнул он вместо ответа. — Ма Эсте.
Дама — именно дама, не кто иной, — работавшая подмастерьем Брендана, показалась Галине лет сорока от силы. Волосы тёмные, с изрядной проседью, и подобраны под небольшой крылатый чепец, темны и соболиные брови, и глаза, и ресницы. Изящна, быстра и гибка в движениях, смела в повадке, держится с несокрушимым и каким-то насмешливым достоинством. Одета в тряпьё, прожжённое искрами и насмерть выпачканное в угле и саже… но до чего в стане пряма и горда, подумала девушка.
— Спата до завтра погодит, чего уж там, — сказала деловито «ма Эсте». — Там на добрый месяц заботы. И привет всем собравшимся, зовите меня Марион тире Эстрелья. Одной Эстрельей тоже можно. Бран, у тебя что-нибудь домашнее в сусеке не завалялось?
— Сейчас горн пожарче раздую, наковальню раскалю — и того, — проворчал он. — Бобы в красном вине с имбирём, бальзамином, перцем и солёными огурцами пойдут?
— Это если ты отравить всю компанию задумал, — отпарировала дама Эстрелья. — Я хоть и бывшая лекарка, от таких зелий антидота не знаю.