Миссис Шекспир. Полное собрание сочинений
Шрифт:
Ну что ты на такое будешь отвечать.
Ничего себе приветил в Лондоне!
Ничего себе я отдохнуть приехала, милое начало!
Глава четвертая
В упрек поэзии
Что греха таить.
По-моему, я получше обращение заслужила.
Уж кажется, любая порядочная жена или дочь со мною согласится.
Прикиньте: я тащилась за столько миль вонючих, чтоб повидаться с ним, и я уж ради него приоделась.
Платье у меня
Баран, под видом ягненка к столу поданный, да, есть такое присловье жестокое, так ведь же очень недурной баран.
И для кого старалась!
Бог наградил его хорошей женщиной, а он?
— Не счесть ли нам июнь мой сентябрем, жена? — сказал мистер Шекспир.
А, да провались ты, думаю.
Сами посудите.
Как следует пораскиньте мозгами, мои миленькие.
Это, понимаете ли, называется — метафора.
Вы берете одну вещь и объявляете, что это, мол, другая.
А кому от этого хорошо?
Ни той ни другой вещи от этого ни горячо ни холодно.
Берешь два понятия и перемешиваешь ради красного словца, единственно чтоб показать, какой ты умный.
Умный?
Да уж, ума палата.
Мистер Шекспир, он такими делами, известно, все время занимался.
Можно сказать, у него вторая натура была — метафоры.
Он за них деньги получал, но, не сомневаюсь, он все одно подобным занимался бы с утра до ночи, если б даже ему и жалованья не платили.
Нет чтоб остановиться, дух перевести.
Шутки да выдумки — этого у него хватало, тут бы еще разума подбавить.
И что со словами вытворял, то он и со своей жизнью вытворял.
И с женой.
Никчемный он был человек, мой муж.
Ну вот, сказала.
Уж вы меня простите, ради Бога.
Сейчас в сад побегу, буду землю грызть и есть червей.
Ну да ладно, все равно, уж раз решилась я вам всю правду выложить, как есть, насчет мистера Шекспира, и насчет меня, и про нас обоих вместе и поврозь за все года, что я его женой была, вам надо с самого начала знать, что я так считаю: никогда и никого поэзия до добра не доводила.
Длинное предложение.
Длинных предложений не терплю.
Нет, вы послушайте.
Что они делают, поэты?
(Читатель, сама я за такого вышла.)
Что делают поэты, если уж на то пошло?
Поэты играют, кидаются словами, чтобы им поменьше думать.
Слова нам даны на то, чтоб думать.
И совсем не дело и нечестно — ими играть.
Эти метафоры: ну что они? Либо лесть, либо обида.
Одна вещь не может быть другой вещью.
Само собой.
Не сотвори себе метафоры, я так скажу.
Особенно ради того, чтобы уесть супруга.
Потому
И потому что мистер Шекспир никогда не давал мне позабыть про эту нашу малюсенькую разницу в годах.
Глава пятая
Хворост
Поскольку эта книга будет про меня, как и про мистера Шекспира, вам надо кое-что про меня узнать, прежде чем мы двинемся дальше.
Что я могу сказать?
Фамилия моя миссис Шекспир.
Урожденная Анна Хетеуэй.
Вдова.
В первую очередь здесь речь пойдет, ясное дело, про моего супруга.
Я его называю мистер Шекспир.
Вы тоже можете, если угодно.
Хворост стоит 25 пенни фунт.
Пустяшная цена за то, чтобы сластену ублажить!
Глава шестая
Птичье дерьмо
А еще одну неприятность узнала я про поэзию, водясь с моим покойным мужем, — это как легко угодить к ней в сети.
Как ты ни пыжься, как ни старайся соблюсти в себе здравый рассудок, все равно чувствуешь, как она тебя затягивает, если тебе подносят разное художество, когда душа просила ясных слов.
В те дни так и повелось у меня с мистером Шекспиром.
Скажет он что-то гадкое, что-то прекрасное скажет, и сразу на меня как туча найдет, сразу как яркий луч меня слепит.
Чувствую — сейчас закрутит он меня в своих словах, и я пропала.
Случалось сплошь да рядом.
Вот и теперь случилось.
Оглянуться не успела — плачу ему той же негодной монетой.
— Насчет июня — это ты не льсти себя надеждой понапрасну, — говорю. — Ты, по крайней мере, август.
Потом взяла себя в руки.
Бросила напрасную игру словами, разумно повернула разговор.
— Ладно, плюнь, чепуха все это, — говорю. — По правде — твоя мамаша всегда мне говорит — по правде, на сколько себя чувствуешь, столько тебе и лет.
И в ту самую минуту, как я припомнила мудрость его матушки, прилетела чайка и нагадила на голову моему супругу.
С бровей у него потекло.
И снова он мне улыбнулся.
На сей раз печаль была в его улыбке, притом печаль, ни с какими чайками не сообразная.
Между прочим, то выражение его в тот миг, в апрельский день на Темзе, мне привело на память, как он улыбался, когда нас венчали.
Долгие годы я всё старалась забыть ту его венчальную улыбку.
Кое-что вовеки не забудешь.
Он стоял, переминался с ноги на ногу в зимнем солнечном луче в часовне, в Графтонском соборе, и он улыбался, улыбался, а чему улыбался, так я и не могу понять.