Мистер Кэвендиш, я полагаю..
Шрифт:
— Щека — это ничего, — снова заговорил Одли, и, не дождавшись ответа, сосредоточил свой взгляд на изгибе дороги, смотря строго вперед.
Они находились недалеко от постоялого двора. Томас хорошо знал это место. Черт, половина всего этого принадлежала ему.
А может он только думал, что ему что–то принадлежало. Кто его знает? Возможно, теперь он не герцог Уиндхем. А это значит, что он просто один из кузенов Кэвендиша? А таких было достаточно много. Страна была наводнена если не двоюродными, то троюродными и прочими кузенами.
Вот
И помолвлен ли он все еще с Амелией?
О Господи. Он посмотрел через плечо на Одли, который, черт его задери, уставился на горизонт и выглядел спокойным и невозмутимым.
Он получит и ее тоже? Земли, титул, каждый последний пенни с его счетов — ату, дружище! Так что же с fianc'ee, раз уж о ней вспомнили.
Судя по реакции Грейс на эту назойливую сволочь, Амелия, похоже, будет от него без ума.
Он раздраженно фыркнул. Если продолжать в том же духе, то он достигнет седьмого уровня ада еще до сумерек.
— Я за пинтой, — объявил он.
— Пива? — удивился Одли, будто не мог себе представить герцога Уиндхема, пьющего как плебей.
— Пока вы будете заниматься своими делами, — пояснил Томас. Он глянул на него краем глаза. — Не думаю, что вы нуждаетесь в моей помощи для того, чтобы сложить ваши штаны.
Одли повернулся, выгнув брови.
— Нет, если у вас нет привычки копаться в чужом мужском белье. Побудьте–ка пока подальше от меня к вашей радости.
Томас встретил его взгляд с холодной решимостью.
— Не заставляйте меня снова наброситься на вас.
— Вы бы проиграли.
— Вы были бы мертвы.
— Не от вашей руки, — прошептал Одли.
— Что вы сказали?
— Вы все еще герцог, — сказал Одли, пожав плечами.
Томас натянул уздечку несколько энергичнее, чем было необходимо. И хотя он точно знал, о чем говорил Одли, его охватила упрямая потребность заставить его все обстоятельно объяснить. Потому он сказал резким, но истинно герцогским тоном:
— Под этим вы имеете в виду…
Одли повернулся. Он выглядел ленивым и хладнокровным, полностью держащим себя в руках, что Томаса, как раз, вывело из себя, поскольку Одли был или выглядел таким, каким обычно был Томас.
Но только не сейчас. Его сердце бешено колотилось, а в руках чувствовался зуд, и что самое неприятное, мир, казалось, слегка закачался. Это был не он. Он никогда не был неуравновешенным. Все что угодно, но только не это… Он почти боялся закрыть глаза, поскольку, когда он их откроет, небо будет зеленое, а лошади заговорят по–французски, и каждый раз, когда он попытается сделать хотя бы шаг, почва станет ускользать из–под ног.
И тут вновь заговорил Одли:
—
Томас в самом деле хотел его снова ударить. Тем более, что это доказало бы правоту Одли. Никто не посмел бы остановить его здесь, в деревне. Он мог бы избить Одли до полусмерти, и все, что от него осталось бы, аккуратно лежало бы в сторонке.
Да здравствует герцог Уиндхем! Подумать только, сколько возможностей и льгот дает титул, которыми он никогда не находил время воспользоваться в своих интересах.
Наконец они достигли постоялого двора, и он бросил поводья мальчику с конюшни, подбежавшему, чтобы приветствовать их. Его звали Бобби. Томас знал его многие годы. Его родители были арендаторами — честными, работящими людьми, настоявшими на том, чтобы каждый год на Рождество в Белгрейве появлялась корзинка с песочными коржиками, хотя они прекрасно знали, что Кэвендиши ни в чем не нуждаются, тем более в еде.
— Ваша милость, — Бобби радосто ему улыбался, тяжело дыша поле пробежки.
— Ты позаботишься о них, Бобби? — Томас кивнул на поводья Одли, которые мальчик тоже успел взять.
— Наилучшим образом, сэр.
— Вот почему я не доверю их никому другому, — Томас бросил ему монету. — Мы будем… через час? — Он посмотрел на Одли.
— Думаю, да, — подтвердил Одли и переключил внимание на Бобби, смотря парню прямо в глаза, с удивлением отметил Томас.
— Тебя вчера здесь не было, — сказал он.
— Нет, сэр, — ответил Бобби. — Я работаю только пять дней в неделю.
Томас проследил, чтобы владелец гостиницы каждый месяц получал небольшую премию, позволившую ему предоставлять младшим мальчикам дополнительный свободный день. Но так, чтобы кроме владельца гостиницы никто об этом не знал.
— Ты видел Люси?
Люси? Томас с интересом прислушался.
— Черного мерина? — глаза Бобби заблестели.
— Вы назвали мерина Люси? — спросил Томас.
— Да, его, — подтвердил Одли Бобби. Затем бросил Томасу: — Это длинная история.
— Он — красавец, — сказал Бобби, и его глаза округлились от благоговения. Томаса это позабавило. Бобби сходил с ума по лошадям еще до того, как научился ходить. Томас всегда думал, что рано или поздно он наймет его управляющим конюшнями Белгрейва.
— Он мне очень дорог, — сказал Одли. — Несколько раз спасал мне жизнь.
Глаза Бобби стали размером с блюдца.
— Правда?
— Правда. У Наполеона не было шансов против этой прекрасной британской лошади. — Одли кивнул в сторону конюшен. — С ним все в порядке?
— Помыт и почищен. Я сделал это лично.
В то время как Одли занялся подготовкой своего мерина со смехотворным именем к поездке домой, Томас отправился в пивную. Он подумал, что Одли стал ему менее несимпатичен, чем прежде, поскольку мужчина, с такой любовью относящийся к своей лошади, вызывает уважение. Но, в любом случае, пинта пива в такой день, как этот, не помешает.