Мистер Кэвендиш, я полагаю..

Куинн Джулия

– О, не глупи, – сказала Амелия, даже притом, что у неё было чувство, что он вообще никогда не поступал глупо. Однако она переживала за мальчика, который рос в таком несчастливом семействе.

– О, нет, – заверил он её, – он говорил это весьма часто. Мне предстояло жениться на благородной невесте и проследить, чтобы мои сыновья сделали то же самое. И только через несколько поколений родословные вернулись бы туда, где они должны быть. – Он усмехнулся, но это выглядело весьма ужасно. – Ты, моя дорогая, предназначалась для нашего спасения, даже в почтенном возрасте шести месяцев.

Амелия

отвела от него взгляд, пытаясь осмыслить всё это. Неудивительно, что он не стремился назначать дату свадьбы. Кто захотел бы жениться на ней, когда брак являл собой такое?

– Не воспринимай всё так мрачно, – сказал он, и когда она снова взглянула на его лицо, он протянул руку и коснулся её щеки. – Это не твоя вина.

– И не твоя, – сказала она, пытаясь сопротивляться желанию повернуться и уткнуться носом в его руку.

– Да, – пробормотал он. – Не моя.

А затем он наклонился вперед, и она наклонилась вперед… потому что она не могла не наклониться, и восстановить равновесие когда экипаж затрясся под ними, и Томас слегка коснулся губами её губ.

Она задрожала. Она вздохнула. И она с удовольствием растворилась бы в ещё одном поцелуе, но, как на зло, они попали в весьма глубокую колею на дороге, которая отправила их обоих назад на их места.

Амелия разочарованно фыркнула. В следующий раз она выяснит, как урегулировать свой баланс таким образом, чтобы она приземлилась на его место. Это было бы настолько прекрасно, и даже если бы она, случись такое, оказалась в скандальном положении, то она была бы (почти) полностью не при чём.

За исключением того, что Томас выглядел ужасно. Далеко за пределами зелёного. Бедный человек был красновато–коричневым.

– Вы хорошо себя чувствуеете? – спросила она, очень осторожно переметнувшись на противоположную сторону экипажа, так чтобы сесть прямо напротив него.

Он сказал что–то, но она, должно быть, ослышалась, потому что это походило на «Мне нужна редиска» (прим. перевод. слово radish–рэдиш(редиска) созвучно с Бэддиш).

– Прошу прощения?

– Я бы снова поцеловал тебя, – сказал он, являя собой весьма чудного и в то же самое время возможно немного испытывающего тошноту человека, – за исключением того, я совершенно уверен в этом, что ты не оценила бы это.

Пока она пыталась сформулировать ответ, он добавил:

— Следующий поцелуй…

(Краткое мгновение тишины, сопровождаемое стоном, когда обоих занесло в ещё одну колею).

Он откашлялся:

— Следующий поцелуй, ты оценишь. Это, Амелия, клятва.

Она была совершенно уверена, что он был прав, потому что одно только утверждение вызвало у неё дрожь.

Обняв себя, она посмотрела в окно. Она заметила, что они начали замедляться, и действительно, экипаж завернул в маленький внутренний дворик перед постоялым двором.

«Счастливый Заяц», построенный ещё во времена Тюдоров, с его чёрно–белой внешней отделкой, был ухожен и привлекал внимание;

каждое окно было украшено ящиком с цветами всех оттенков красного и золотистого. С выступа второго этажа свисала прямоугольная вывеска с изображением вертикально стоящего кролика в дублете (прим. перевод. верхняя одежда (наподобие современных курток), тесно прилегающая к туго затянутой талии. Спереди вниз от высокого воротника шла застежка, а полы могли быть различной длины: очень короткими или до линии бедер. Рукава были пышно присборенны в пройме, которая отделывалась декоративными полосками ткани, часто серповидными, выступавшими над плечами и известными как «крылышки», или подбитыми валиками.) елизаветинских времён и гофрированном воротничке.

Амелия нашла всё это довольно очаровательным и собиралась высказаться по этому поводу, но Томас уже направился к двери.

– Разве вы не хотите дождаться, пока экипаж полностью не остановится? – мягко спросила она.

Его рука всё же опустилась на ручку двери, и он не вымолвил ни слова, пока они полностью не остановились.

– Я скоро буду, – произнёс он, в упор посмотрев на неё.

– Полагаю, мне стоит проводить вас, – ответила она.

Он замер, затем его голова медленно повернулась к ней.

– Разве ты не предпочла бы остаться в комфортном экипаже?

Если он пытался погасить её любопытство, он выбрал не тот путь.

– Я хотела бы размять ноги, – сказала она, приклеивая на лицо свою излюбленную вежливую улыбку. Она использовала её с ним, по крайней мере, раз сто, но не делала этого с тех пор, как они начали узнавать друг друга. Она больше не была уверена, что улыбка будет срабатывать так же хорошо.

Он внимательно рассматривал Амелию в течение долго тянущейся минуты, явно расстроенный её спокойным поведением.

Как очаровательно, решила она. Она мигнула пару раз – ничего слишком кокетливого или банального, только несколько порханий подряд, как будто она терпеливо ждала его ответа.

– Прекрасно, – сказал он, таким смирившимся тоном, какого она не думала, что вообще когда–либо слышала от него прежде. Он всегда получал всё, что хотел. Зачем бы ему когда–либо чувствовать себя покорным?

Его выход сопровождался гораздо более мягким прыжком, чем обычно, затем он подал руку, чтобы помочь ей. Она изящно оперлась о неё и спустилась, остановившись, чтобы пригладить юбки и осмотреть гостиницу.

Она никогда не была в «Счастливом Зайце». Конечно же, она множество раз проезжала мимо него. Он был на главной дороге, и она провела бы всю свою жизнь, если бы не два сезона в Лондоне, в этой части Линкольншира. Но она никогда не заходила внутрь. Это был постоялый двор, и, таким образом, предназначалась, прежде всего, для путешественников, проезжающих через графство. И помимо этого, её мать никогда и ногой не ступила бы в такое заведение. К тому же, на пути в Лондон было только три гостиницы, которые она могла удостоить своим посещением, что в действительности делало путешествия несколько ограниченными.