Мистер Кэвендиш, я полагаю..

Куинн Джулия

– Вы часто приезжаете сюда? – спросила Амелия, беря его за руку, когда он предложил её ей. Было удивительно волнующе идти под руку со своим суженым, и не потому, что это было его обязанностью. Это почти походило, как будто они были молодой женатой парой, отправившейся на пикник только вдвоём.

– Я считаю хозяина гостиницы другом, – ответил он.

Она повернулась к нему.

– Правда? – До этого самого дня он был для неё герцогом, вознесённым на пьедестал, слишком изысканный для разговоров с простыми смертными.

–

Так трудно представить, что у меня есть друг из низов? – спросил он.

– Конечно, нет, – ответила она, поскольку не могла сказать ему правду – было трудно вообразить, что он вообще с кем–либо дружит. Не потому, конечно, что он был недостоин. Как раз наоборот. Он был настолько величественен во всём, что нельзя было даже надеяться приблизиться к нему и произнести что–нибудь доброе или банальное. А не так ли обычно зарождалась дружба? В обычный момент, благодаря совместному использованию одного зонтика, или возможно двумя местами рядом друг с другом на ужасном музыкальном вечере?

Она видела, как люди вели себя с ним. Они лебезили и хорохорились и пытались завоевать его расположение, или же они стояли в сторонке, слишком запуганные, чтобы даже заговорить с ним.

Она действительно никогда не думала об этом прежде, но это должно быть довольно одиноко — быть им.

Они вошли в гостиницу, и, хотя Амелия из вежливости держала голову прямо, её глаза разбегались в разные стороны, пытаясь рассмотреть всё вокруг. Она не понимала, что её мать нашла такого отталкивающего; всё выглядело достаточно представительным для неё. Пахло тут на самом деле восхитительно : пирогами с мясом, корицей и ещё чем–то, что она не могла разобрать – что–то острое и сладкое.

Они направились туда, где должен был располагаться бар, и их немедленно поприветствовал владелец гостиницы, который выдал:

– Уиндхем! Второй день подряд! Чему обязан твоему позолоченному (прим. перевод. Отсылка к принадлежности Уиндхэма к палате лордов(иначе называемой Gilded Chamber–позолоченная комната) обществу?

– Заткнись, Глэддиш, – пробормотал Томас, подводя Амелию к барной стойке. Чувствуя, что очень risqu'e (фр. рискует), она села на табурет.

– Ты пил, – выговорил владелец гостиницы, ухмыляясь. – Но не здесь со мной. Я уничтожен.

– Мне нужен Бэддиш, – сказал Томас.

Это действительно имело не больше смысла, чем редиска, подумала про себя Амелия.

– Мне нужно представление, – возразил владелец гостиницы.

Амелия усмехнулась. Она никогда не слышала, чтобы кто–либо говорил с ним в такой манере. Грейс была близка… иногда. Но ничего похожего на это. Она никогда не нашла бы в себе столько смелости.

– Гарри Глэддиш, – сказал Томас, раздраженный в высшей степени тем, что приходится танцевать под чью–то дудку, — могу я представить леди Амелию Уиллоуби, дочь графа

Кроулэнда.

– И твою невесту, – пробормотал мистер Глэддиш.

– Очень приятно познакомиться, – сказала Амелия, протягивая руку.

Он поцеловал её, что заставило девушку усмехнуться.

– Я ждал встречи с вами, Леди Амелия.

Она почувствовала, что её лицо просияло.

– Правда?

– С тех пор … Ну, чч–чёрт побери, Уиндхем, как давно мы узнали, что ты помолвлен?

Томас сложил свои руки на груди, выражая всем своим видом скуку.

– Я знал об этом с тех пор, как мне было семь.

Мистер Глэддиш повернулся к ней с дьявольской улыбкой.

– Тогда и я узнал, когда мне было семь. Мы одного года.

– Тогда вы достаточно давно знаете друг друга? – спросила Амелия.

– Всю жизнь, – подтвердил мистер Глэддиш.

– С тех пор, как нам было три, – исправил Томас. Он потёр свою переносицу. – Бэддиш, если можно.

– Мой отец был помощником старшего конюха в Белгрейве, – сказал мистер Глэддиш, полностью игнорируя Томаса. – Он вместе учил нас верховой езде. Я был лучшим.

– Он не был.

Мистер Глэддиш наклонился вперед:

– Во всём.

– Не забудь, что ты женат, – огрызнулся Томас.

– Вы женаты? – сказала Амелия. – Восхитительно! Вы должны посетить нас в Белгрейве, как только мы поженимся. – Она отдышалась, чувствуя себя почти легкомысленно. Она никогда не предвосхищала их совместную жизнь с такой уверенностью. Даже теперь она не могла поверить, что она была столь смелой, чтобы сказать такое.

– Ну конечно, с удовольствием, – сказал мистер Глэддиш, давая Томасу что–то вроде взгляда. Амелия задавалась вопросом, неужели он никогда не приглашал его к себе.

– Бэддиш, Гарри, – почти прорычал Томас. – Сейчас же.

– Он пьян, вы знаете, – доложил ей мистер Глэддиш.

– Уже нет, – ответила она. – Но был. Весьма. – Она повернулась к Томасу и усмехнулась:

– Мне нравится ваш друг.

– Гарри, – сказал Томас, – если ты не поставишь Бэддиш на этот прилавок в течение следующих тридцати секунд, Бог мне свидетель, я сровняю это место с землёй.

– Какое злоупотребление властью, – произнёс мистер Глэддиш, качая головой, приступая к работе. – Надеюсь, что вы хорошо повлияете на него, Леди Амелия.

– Я могу только приложить все усилия, – сказала Амелия, используя свой самый чопорный и набожный голос.

– Верно, – сказал мистер Глэддиш, помещая руку на сердце, – это то, что каждый из нас должен делать.

– Вы говорите как священник, – сказала ему Амелия.

– Правда? Какой комплимент. Я оттачивал этот викариевский тон. Он раздражает Уиндхема, и это явилось своего рода стимулом.

Рука Томаса пронеслась через стойку, и он схватил друга за шейный воротник одновременно с поразительной силой и слабостью. – Гарри …