Мистерия, именуемая Жизнь
Шрифт:
— АВОСЬ, — сказал Арамис, — AVOS, Pourqoi-pas? Почему бы и нет?
— Что? Как вы сказали?
— Это по-русски. То же что a ver по-испански. Портос в белокаменной Москве произведет впечатление. В случае успеха мы придем к соглашению и начнем завоевывать Азию. Это четвертый акт.
— Москва не станет католической! Они сами называют себя третьим Римом.
— Это я знаю. Я не собираюсь дублировать поражение короля Сигизмунда в нашем веке и крестоносцев Ливонского Ордена в тринадцатом веке. Вот — где-то здесь. На северо-западе России. Примерно там, где у нас Бретань.
— Осталась Америка.
— Да. Но мои люди, миссионеры Ордена иезуитов вовсю действуют в Америке. Америка — пятый акт. И когда католическая церковь завоюет главенствующую позицию в мире…
— А англиканская, православная и прочие религии — вроде вассалов?
— Вроде. Но создадим видимость суверенитета. Вроде независимые. Вот тогда и настанет всеобщий мир.
— На это не хватит целой человеческой жизни.
— Будь я уверен, что проживу еще хотя бы лет двадцать, я сказал бы вам, что всеобщий мир наступит уже к началу Восемнадцатого Века.
Если мне не будут мешать глупцы-идеалисты, романтики и восторженные мальчики! И дай Бог поменьше натыкаться на "твердейшие алмазы", как назвал Фуке мой друг Атос. Тот еще бриллиант Фуке, между прочим… Я знаю о Фуке то, что Атосу, моему дорогому Атосу, даже после конфликта с Людовиком, ухитряющемуся находить в людях проявления благородства… лучше не знать… Пусть лучше считает его алмазом. Зачем ему лишнее разочарование? Своих забот достаточно. Уж лучше камень, чем алмаз. Камень можно сдвинуть. А вот вы, юноша — маленький алмаз.
— Но до всеобщего мира — первые два акта, во всяком случае — сплошные войны! Вы же не с пальмовой ветвью Иисуса пойдете завоевывать эти страны! Огнем и мечом!
— Не повторяя ошибки крестоносцев. Без излишней жестокости. Но вы и сами осведомлены о деяниях крестоносцев. Вот, когда Империя будет создана, я с превеликим удовольствием отдам власть в Ордене моему юному другу Раулю де Бражелону. Пусть занимается социальными вопросами, благотворительностью, культурой, образованием. Бедняками, стариками, сиротками — нищие, отверженные, куда они денутся? Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. Пусть мой преемник требует от правительств отмены смертной казни — была у него такая идея, когда оказался случайным свидетелем казни сподвижников Фуке. Ну, а отверженные будут благословлять нового главу иезуитов, как своего благодетеля.
— Лукавые иезуиты превратятся в ангцев, миротворцев, благодетелей?
— А вы как думаете?
— Думаю, что нет.
— К тому времени мой преемник наберется кой-какого опыта и поймет, что нужны не только святые, но и хищники.
— А может, и нет!
— Впрочем, хищники мне самому пригодятся. Колоду надо будет тщательно перетасовать… У вас круглые глаза, дон Энрике… Вы считаете мои планы бредом безумца?
— У вас планы грандиозные, опьяняющие… —
— Только Богу, — сказал Арамис совсем тихо, — Меня все сочли бы сумасшедшим.
— И конечный итог — всеобщий мир, благоденствие и жизнь по заветам Иисуса?
— Которые люди извратили и уже почти семнадцать веков живут вопреки истинному христианству.
— Это правда? Как вы додумались до всего этого?
— Вы знаете, что такое бессонница? — грустно спросил Арамис.
— Нет, — покачал головой дон Энрике, — Я добираюсь до постели и сразу засыпаю.
— Счастливый! — вздохнул Арамис.
Глава 8. Тактика Арамиса
— Значит, всеобщее братство? — спросил дон Энрике, — Мир без войн, нищеты, голода? Это достижимо? Это так прекрасно, но люди… Вы сами говорили, что люди, многие из них — черствые эгоисты. Прекрасное будущее, о котором вы говорите — не утопия ли это? Вы сравнили меня с алмазом…
— Я переадресовал вам метафору Атоса.
— А я сам считаю себя иногда белой вороной, мечтателем, идеалистом, немного «того», не от мира сего.
Арамис понимающе улыбнулся.
— А я себя считаю черным голубем, — произнес он.
— Все-таки черным? Таких не бывает!
— Увы! Так же, как и белых ворон.
— Я все-таки не совсем понял, чем так опасны гугеноты, все эти протестанты, те же пуритане? Они же тоже христиане. Разве они хуже мусульманских фанатиков?
— Постараюсь объяснить. За гугенотами и пуританами — власть золотого тельца.
— А за католиками? Роскошь нашей святой церкви, вы же не станете отрицать это…
— Не стану. Но ДУША важнее денег. А у наших оппонентов не власть души, а власть денег. Это будущее царство денежных мешков — что мы видели на примере Англии. Католическая религия — оплот монархии.
— Но у вас были принцы-гугеноты: Конде, Генрих Наваррский, Анри де Роган и так далее.
— Это ласточки, которые не делают весны. В целом это религия нарождающейся буржуазии, которая является угрозой нашим королям и нам самим.
— Кому это нам?
— Дворянству, дон Энрике де Кастильо, дворянству!
— Вы преувеличиваете опасность.
— Я видел этих буржуа в Англии. Кто совершил кровавую революцию в Англии? Народ? Как бы не так! Мещане, буржуа — понимаете разницу? Кто защищал короля до последней капли крови, как лорд Уинтер, маркиз Монтроз… и так далее? Дворяне!
— И так далее — мушкетеры, — сказал дон Энрике с уважением.
— Мы остались живы, в отличие от Уинтера и Монтроза. Но мы дрались за идею. И мы были свидетелями подлого предательства. Короля КУПИЛИ. Кромвель подкупил предателей-военначальников. Вот вам пример власти денег. Может ли рыцарство, дворянство, аристократия без боя сдать позиции и уступить власть выскочкам, мещанам, разбогатевшим откупщикам?
— Плебей, даже богатый, никогда не сровняется с дворянином.
— Как знать, мой юный идальго! Наше сословие разоряется. Не такая уж редкость дворянин, все имущество которого — шпага да частица «де». Или в Испании такая редкость бедный дворянин?