Мистики, розенкрейцеры, тамплиеры в Советской России
Шрифт:
единственным “добром” в таком случае является его внутреннее единение, сплоченность,
та заповедь любви и мира по отношению ко всему сущему на Земле, в чем сходятся все
великие религии. “Добром” оказывается все, что соединяет людей, что позволяет каждому
человеку работать с наибольшей отдачей и устремленностью - любовь близких, дружба и
помощь окружающих, мир и согласие на Земле. Наоборот, абсолютным “злом”
оказывается все противоположное только
препятствует душевной гармонии человека, мешает его творчеству и созидательному
труду, разрушает общекультурные ценности, созданные трудом предшествующих
поколений…
Добром оказывается и само Учение, вливающее в человека уверенность, что он живет
не впустую, что его стремления к звездам, к сотворчеству, к преобразованию мира
обеспечивают находящейся в нем духовной монаде необходимый рост, и в своем
последующем воплощении он будет пользоваться тем, что накопил за эту свою жизнь -
может быть, не отдавая себе полного в том отчета, но пожиная плоды сегодняшних трудов
и подаренных окружающим чувств, которые возвратятся к нему сторицей раскрытых сил.
Является ли сказанное определенным итогом развития человеческого сознания? Мне
представляется - да. Я попытался ответить на вопрос, почему в наше время, характерное
столь блестящими прорывами человеческого познания в самых различных областях
науки, вместе с естественным упадком религиозности, когда церковь оказывается скорее
одним из элементов традиционной культуры, чем духовного сознания, мы наблюдаем
такой безусловный интерес к мистицизму, как к определенной структуре мировоззрения.
После приведенных рассуждений я попробую свой ответ сформулировать следующим
образом: так произошло потому, что именно мистицизм, связав достижения позитивной
науки с иррациональным мистическим опытом человечества, сумел дать
непротиворечивое представление о самом человеке, чего до него не могли
удовлетворительно сделать ни религия, ни наука.
Впрочем, это не итог, а всего только предпосылка для дальнейших шагов в этом
направлении, которые предстоит сделать человечеству, пришедшему к осознанию своей
неслучайности во вселенной и возложенной на него миссии, от успеха которой - по-
видимому - зависит судьба не одной нашей планеты. Это - тоже испытание, испытание
ответственностью, причем как для человечества в целом, так и для каждого из нас,
поставленных уже перед необходимостью пересмотреть свои цели, свои устремления и
даже принципы личной жизни, поскольку каждый из нас теперь должен осознать,
тоже несет ответственность за судьбу мироздания.
Знание всегда обязывает. Сейчас мы уже не можем сказать, что не знаем, для чего мы
живем. Мы не можем сказать, что не знаем своих предшественников, чьи прозрения
откладывались в архивы общепланетарного человеческого опыта. Мы не можем сказать,
что никто нам не говорил, как следует жить и что делать. Обо всем этом говорилось много
раз, на разных языках и в разные времена, но теперь мы узнали также, почему это следует
делать именно так, а не иначе. Мы узнали, что есть Добро, а что - Зло, но теперь уже по
меркам не земного общежития, а всего Универсума.
Собственно, это и есть отправная точка всякого мистика: непосредственный диалог с
Абсолютом, исключающий возможность кривотолков и недоговоренности. И только с
этих позиций следует подходить к творчеству мистиков нашего времени и прошлых эпох:
помня о совершенстве замысла Абсолюта и о человечеством несовершенстве отражения
постигаемых нами истин.
МИСТИЧЕСКИЕ ОБЩЕСТВА И ОРДЕНА 20-х гг. в РОССИИ
Изучение мистических обществ и орденов, существовавших в советский период в
России, если не считать одиозных публикаций по “масонскому вопросу” в 70-х и 80-х
годах нашего века<1>, началось только в последние годы, когда для исследователей в
какой-то мере приоткрылись ранее недоступные архивы КГБ. Однако этой возможностью
воспользовалось, насколько мне известно, весьма ограниченное число историков.
Последнее, на мой взгляд, объясняется причинами как субъективного, так и объективного
характера. К первой из них следует отнести воспитанное в обществе недоверие к фактам,
содержащимся в архивно-следственных делах “ведомства страха”, априорно
воспринимаемых в качестве заведомой фальсификации следователей и самооговора со
стороны подследственных. Вторая определяется спецификой самого материала,
требующего не только длительных разысканий, но и наличия у исследователя исходных
“базовых данных” по персоналиям, которые, в свою очередь, появляются только в
процессе поиска.
Все эти вопросы, в том числе методика работы с архивно-следственными материалами
и оценка достоверности зафиксированных фактов подробно рассмотрены мною в
специальной работе, опубликованной в петербургском журнале “Russian Studies”<2>.
Поэтому темой моего сообщения станет общий обзор выявленных к настоящему времени