Миткалевая метель
Шрифт:
Тася вздохнула и не сразу ответила.
— Ой, как я не люблю людей, особенно молодых, покорных судьбе! Человек должен искать свое счастье. Счастье само не приходит, надо пострадать, потрудиться, тогда, может быть, чего-нибудь добьешься!
— Я тоже так думаю, — согласился Арсений и сел рядом с Тасей на скамью.
— Счастье — не солнце, не всем поровну. Каждому своя доля. — У Таси, очевидно, был свой взгляд на распределение счастья между людьми на земле.
— О какой же доле вы мечтаете?
— Моя мечта с детства — стать сельской учительницей!
— А
— Поехать работать.
— Куда?
— На Север, подальше от всей этой городской грязи, от городских людей.
— Вы не любите город?
— Такой, каков он есть сейчас, не люблю, — откровенно созналась Тася.
— Какой же вы любите город?
— Какой у Чернышевского. Вы, конечно, читали…
Арсений после короткой паузы продолжал:
— Да, читал… Значит, вы скоро станете учительницей, уедете, например, на Север, будете счастливы, а о других несчастных забудете? Так я вас понял? Счастья только для себя?
— Зачем! Что вы! Я затем и поеду, чтобы жить светлой, разумной жизнью и других учить этому. В работе я вижу свое счастье.
Еще долго журчал звонкий голос Таси. Долго они беседовали. Наконец сказал Арсений:
— Тасенька, желание ваше чистое, благородное, но, может быть, вам приходилось слышать: лет тридцать тому назад то тут, то там на бескрайних просторах России во мраке царизма вспыхивали яркие огоньки. Революционная молодежь, подобно вам, так же вот бежала из университетов в далекие деревни, в глухие села, чтобы сеять там семена знания, культуры, просвещения, помаленьку строить светлую, разумную жизнь. Но скоро эти благородные мечтатели и обреченные фантазеры разочаровались в своей затее. Лучшие из них были выловлены и погибли в ссылках, острогах, заживо погребены в подземельях, на каторжных работах. Часть же — никчемных, малодушных, «рыцарей на час» — растворилась среди сельских прасолов, богатеев, кулаков, переменила личину и стала вместе с другими мучителями, тунеядцами сосать кровь из народа. Были такие люди, народовольцы. Лучшие из них погибли недаром.
У Таси круглели глаза от удивления. Она, очевидно, не ожидала, что молодой квартирант, с виду рабочий, в синей ластиковой рубашке, в смазных сапогах, так хорошо знает жизнь.
— А так жить нельзя, без большой радости, без настоящей любви к делу, к людям… Если так всю жизнь без радости прозябать, то лучше не жить, — печально заключила Тася; тоска слышалась в этих словах.
— Вся радость жизни — в борьбе, — подсказал Арсений.
— Лишь когда книжку возьмешь, только и забудешься на время.
— Что же вы читаете?
— Чернышевского… Некрасова… — Тася сразу стала говорить сдержанно и осторожно.
— Где берете книги?
— У одной подружки.
— А в библиотеке?
— Там только про «Еруслана Лазаревича» да про «Прекрасную кабардинку, умирающую на гробе своего мужа». А серьезного ничего нет.
Арсению ее ответ очень понравился.
— Правильно, Тася, царь держит народ в невежестве, в темноте, науку-знание прячет от народа под пудовым железным замком. Но надо сломать
Тася, конечно, пока не знала, с кем говорит, и многое, что было ясно для Арсения, для нее казалось лишь смелой, но несбыточной мечтой.
— Не хватит сил… дорогой.
— Да ведь народные силы, как трава после дождичка, незаметно растут.
Тасе хотелось хоть кому-нибудь высказать наболевшую печаль до дна.
— Сколько горя-то приняла, всё из-за книг. Отец ругает меня. Но все равно не брошу, все равно буду учиться, выйду в учительницы. Сдам экзамен!
— Где будете держать экзамен? — заинтересовался Арсений.
— При епархиальном, во Владимире.
Арсений покачал головой:
— При епархиальном училище экзаменуется духовенство. Вы же не духовного звания, вы крестьянка, а сейчас ткачиха, и только поэтому вас привалят. Учительницей вам не бывать в царской России. Я, конечно, не оракул, но так думаю. Мое же пожелание вам от души — чтобы все у вас на экзаменах прошло удачно.
Тася закусила ноготь, призадумалась.
— Нет, нет, вы прежде времени не опускайте руки. Добивайтесь своего, требуйте, вырывайте у жизни право на счастье, — напутствовал Арсений.
— Провалят — что тогда? Куда деваться? Отец меня сживет со света! — запечалилась Тася. — Если провалит, значит, я горько ошиблась во всех своих расчетах. Впереди никакого проблеска, просвета — вот какая жизнь… Вот вижу, что вы умный, отзывчивый, но и вы не хотите понять меня…
— Я понимаю вас, Тася, — сказал Арсений, — вас тянет к свету, к знанию, к свободной, культурной жизни…
— Как же жить? Научите, скажите! — это был не вопрос, а мольба девушки.
— Вступайте в нашу рабочую партию социал-демократов большевиков. Давайте вместе бороться за наши права, за свободу для всех рабочих и крестьян. Когда вместе своего добьемся, тогда и простая ткачиха и забитая крестьянка сможет стать учительницей.
— А разве есть такая рабочая партия? — удивилась Тася.
— Да, есть! — твердо ответил Арсений.
— Кто же ее возглавляет? — И боязнь и горячий интерес были в вопросе девушки.
— Ленин и лучшие люди из рабочего класса.
— Вы тоже в рабочей партии?
Арсений чуть помедлил, не сводя взора с ясных глаз Таси.
— Да… Я хочу быть всегда вместе с рабочими.
— За что же я мучилась? Столько вложила упорного труда — и всё бросить? Нет, будь что будет, на экзамен я поеду!.. Программу я знаю назубок…
На прощание Арсений пожал руку Тасе, напутствовал:
— Вы настойчивы, неуступчивы. Это хорошо. Лучшее качество каждого человека — это его непреклонная воля, твердое убеждение. Но если в будущем вас постигнет неудача, приходите к нам, у нас вы всегда найдете поддержку.
Тася ушла. Стрела ухмылялся: дескать, сбылось его «предсказание».
— Ну, кто прав? Вильнула подолом и была такова. Мыслимо ли таким доверять нашу тайну! Вот скажет куму, а кум без ума — свахе, а та — соседке-пряхе, пряха — свату-бражнику, а сват — стражнику.