Миткалевая метель
Шрифт:
— У меня сила — нитка, — объясняет Тиракул, — а у бая сила — веревка. Веревка против всех нас…
— Бай один, а вас сколько? Ну-ка, прикинь! С миру по нитке — баю веревка. Не так ли, Тиракул?
Только Тиракулу и его соседям-то сразу всего не понять, чему наставляет их Иван Петрович.
Однажды красным пояском опоясался месяц над кишлаком. Вышел старый, седой бакши 51 к белому камню над ручьем и сказал:
— Не зря так нарядился месяц. Встречает он или нового богатыря, или чудесную красавицу.
51
Бакши —
В эту ночь Сурахан родила дочку. Назвали ее Гюльджан. Такой красавицы дотоле не видывала Ферганская долина.
Все соседи один за другим приходили в маленький домик к Тиракулу и Сурахан и поздравляли их с дочкой:
— В счастливую ночь родилась Гюльджан! Сам ясный месяц выходил встречать ее…
— Вот тебе и помощница, Тиракул!..
— Жаль такую красавицу томить за гренами 52 …
— Вырастет Гюльджан, и лучший батыр 53 придет к вам просить ее руки…
52
Грены — яйца бабочки тутового шелкопряда.
53
Батыр — богатырь.
Так говорили соседи, клали роженице незатейливые подарки на постель и уходили к своим дворам — кормить листочками шелковицы червей. Надо торопиться: придет зима, и шелкопрядов не будет. На что же тогда купить хлеба? И без того весь кишлак в долгу у бая, манапа и бия 54 . Больше идти за деньгами не к кому.
Сурахан говорит мужу:
— Теперь у нас родилась помощница… Сходи к баю, попроси у него денег. Купим мотальный станок — дома будем разматывать шелк. Мне надоело стоять над хозяйским запарочным чаном 55 . Ночи напролет станем работать — отработаем долг, но зато у нас будет свой мотальный станок.
54
Бий — судья из местных богачей.
55
Запарочный чан (или морильня) — специальный котел, в котором с помощью пара морились шелковичные коконы.
Не советовал Иван Петрович бедняку Тиракулу связываться с богатеями: все равно обманут. Но Тиракул послушался жены.
Надел он свой пестрый халат, баранью шапку, пошел к баю — в дом с расписными, узорчатыми стенами. У бая в гостях сидели бий и манап. Тиракул упал баю в ноги и не смел поднять головы.
— На что тебе понадобились деньги? — спросил бай.
— Нужны они мне по хозяйству. Мы всей семьей свой долг отработаем.
— Что же, денег я тебе дам. А вернешь ты мне столько, и еще полстолька, да четверть столька. И жена твоя будет мотать шелк в моей мотальне столько лет, сколько я монет брошу. Вот свидетели, — указал он на гостей.
И швырнул Тиракулу под ноги горсть серебра. Собрал бедняк деньги с полу и все еще стоял на коленях перед баем — не смел поднять головы.
— Я слышал, что у тебя родилась дочь?
— Да, родилась.
— За это она в колыбели выведет мне столько мешочков червей, сколько грошей в этих деньгах, что я тебе дал. Вот свидетели, — опять указал бай на гостей.
Верная кабала Тиракулу, но и отказаться
Бий сказал баю с насмешкой:
— Ты щедр, как индийский гость, и слеп, как сова на солнце. Тиракул храбр, как лев, хитер, как лиса; он тебя обманул.
Бай вскочил с ковра:
— Что ты сказал, бий?
— Да-да. Тиракул — я слышал от бакши — хочет покупать мотальный станок. И тогда Сурахан не придет к твоим запарочным чанам, а их дочь, красавица Гюльджан, будет выводить в колыбели шелковичных червей не для тебя. Две бараньи головы не поместятся в одном котле, а два мотальных станка — в одном кишлаке. Бий все знает!
— Это правда, — проворчал манап, человечишка с жиденькой рыжей бородой. — Кроме того, люди видели, как вечером Тиракул ходил к ссыльному кузнецу.
Тогда разгневанный бай сказал:
— Ты, бий, жаден, как шакал, увертлив, как змея, учен, как китайский конфуцианец 56 , в законах ты можешь запутать всякого! Верни мне деньги, что я дал Тиракулу, — получишь из них третью долю.
Бий встал с ковра и намотал на голову белую шелковую чалму, туже запахнул шелковый разноцветный халат:
56
Конфуцианец — проповедник религиозного вероучения, приписываемого полулегендарному китайскому мыслителю Конфуцию (Кун Цзы), жившему, по преданию, в VI веке до нашей эры.
— Скорее беркут упадет вместо лисы грудью на камень, чем бий ошибется в законах!
Кто в кишлаке не знал бия!
— Не успеет народиться новый месяц, как Тиракул переложит деньги из своей горсти в мой карман, — сказал бий. — Пойдем, манап, ты — старшина, ты мне нужен.
Бий, как коршун, завидел добычу и приготовился вцепиться в нее.
Бий и манап ушли.
Водка, сваренная на кумысе, придала им храбрости. Они вышли на тропинку, по которой Сурахан ходила за водой к чистому ручью.
— Где клевал ворон, там коршуну взять нечего, но ты, манап, получишь свою долю, — шепнул бий.
Сурахан вышла с кувшином за водой к ручью. Этого-то и ждали пьяные бий и манап. У Сурахан свешивался на лоб чачван 57 , из-под него она почти ничего не видела. Да и знала, что этой тропинкой никогда мужчины не ходили, тем более — власти. Не пойдут же за водой бий или манап! Для этого у них есть батраки.
Сурахан шла и думала: «Где же взять денег, чтобы купить маленькой Гюльджан рубашонку?»
57
Чачван — сетка из конского волоса, закрывающая лицо; часть паранджи — покрывала, без которого в старину, до революции, женщинам-магометанкам не разрешалось выходить на улицу.
Рядом с ней вырос манап и закричал:
— Как ты смеешь переходить дорогу старшему? Я манап, а ты кто?.. Вот и свидетель есть — бий.
Думает Сурахан: «Уж не померещилось ли, не послышалось ли? Откуда взяться на этой тропинке манапу?» Она чуть приподняла чачван.
— Ах, так ты еще глядишь на блюстителя власти, бесстыдная! Кто тебе дал право глядеть на меня?
Перепугалась Сурахан, а уж манап созывал свидетелей из соседних домишек.
В горьких слезах вернулась домой Сурахан. Рассказала о своем несчастье мужу. Призадумался горемыка Тиракул. Бий да манап — хозяева, а Тиракул — раб: Теперь жди — потащат в суд…