Митроны

Дятлов Юрий Васильевич

Элита ЦК, пытаясь защитить себя, не смогла перейти к осознанным действиям, не говоря уже о возможности заговора против Сталина. Тем не менее, как было показано в первой части данной главы, представители элиты имели между собой немало общего. На это обратил внимание на съезде партии в 1934 г. Николай Ежов, глава Мандатной комиссии и один из ключевых деятелей сталинской партийной машины. Говоря обо всей партии, Ежов отметил, что только 10% её членов вступили в её ряды до 1921 г. В тоже время среди делегатов съезда наблюдалась совершенно иная картина. По словам Ежова, за «проверенным слоем членов партии, прошедшим школу гражданской войны и подполья, остаётся руководящая роль» [216] . Как мы уже видели, этот «проверенные слой» ещё в большей степени доминировал среди меньшей группы — делегатов съезда, избранных в ЦК. Нет оснований предполагать, что Ежов, говоря о руководящей роли, прибегал к завуалированной критике. Сам Ежов вступил в партию в марте 1917 г. и принадлежал к проверенному слою. Через три года он возглавил НКВД и стал главным инструментом Сталина в проведении массовых репрессий. К тому моменту разобщённость ветеранов партии превратила их в лёгкую жертву.

216

XVII съезд… С. 303.

Представители элиты, входившие в ЦК, были примерно одного возраста, происходили из императорской России, вместе прошли школу подпольной борьбы и, что

следует отметить особо, гражданской войны. В последующие полтора десятилетия они занимали посты на всём пространстве советского континента. Это единство усиливалось как сознанием принадлежности к старой партийной гвардии, так и осознанием себя крохотным меньшинством среди враждебного или, в лучшем случае, неоднозначно относящегося к ним населения. Представители партийной элиты были связаны своего рода семейными узами, и основа этих уз — не сознательная неприязнь к Сталину, а жизненный опыт — события, которые всем им пришлось пережить. Это была матрица верности старых большевиков. Конечно, не следует переоценивать поступок Постышева, однако он, быть может, действительно не мог поверить в то, что Карпов — троцкист. Постышев, выступая в защиту Карпова, ссылался на других членов ЦК, которые когда-то занимали в Киеве руководящие посты и работали вместе с Карповым, — Варейкиса, Якира и Гринько [217] . На пленуме в феврале–марте 1937 г. сам Сталин сетовал (этот пассаж не вошёл в официальную публикацию отчёта о заседании пленума), что Серго Орджоникидзе ошибочно доверял члену ЦК В.В. Ломинадзе. Февральский пленум 1937 г. завершился выступлением Сталина, в котором он подчеркнул негативную сторону создания связей внутри элиты — её сплочения [218] . Сталин действительно боялся оппозиции — в этом смысле самым опасным ему казалось поколение старых большевиков. Они имели тесные личные связи и общее прошлое — опыт оппозиционной борьбы. Среди них могли скрываться «двуличные изменники» и оппозиционеры. Тесные узы, связывавшие старых большевиков, делали их политически подозрительными.

217

Якир был первым репрессированным военачальником. Его исключили из ЦК через несколько месяцев.

218

Материалы февральско-мартовского пленума // Вопросы истории. 1995. № 11–12. С. 14.

Общий жизненный опыт связал вместе две подгруппы, выделенные в первой части данной главы: революционную элиту (избиравшихся в ЦК в 1917–1922 гг.) и представителей нового призыва (впервые вошедших в ЦК после 1923 г.). Они разделили общую судьбу в годы Большого террора. Из 78 представителей революционной элиты 18 умерли естественной смертью до 1936 г. Из 60 оставшихся 43 (72%) погибли в 1936–1938 гг. и лишь 17 пережили эти годы. Ещё более показательна участь представителей нового призыва, которые предположительно отбирались самим Сталиным. В настоящий момент известны даты смерти 167 из 187 человек, принадлежавших к этой группе. В 1937 г. из указанных 167 человек были живы 150. Из них 117 (78%) погибли в результате репрессий. Таким образом, доля жертв в этой группе была выше, чем среди революционной элиты. (В действительности доля репрессированных представителей нового призыва, скорее всего, была ещё выше, так как 20 человек, дату смерти которых мы не знаем, вероятно, также стали жертвами репрессий.) Если вдуматься в эти цифры, то получится, что более двух третей представителей революционной элиты и нового призыва были уничтожены системой, которую они сами помогали создать.

Имелся и ещё один повод для сплочения элиты и её конфликта со Сталиным. И дело здесь не только в возрасте и общем жизненном опыте, причина крылась в общих с любой другой общественной или политической организацией тенденциях. Партийная элита уровня ЦК представляла собой самодостаточную бюрократию в прямом смысле этого слова. Историк Моше Левин убедительно объясняет эту сторону её деятельности. Элита — особенно после 1928–1932 гг. — стремилась к стабильности. Государственная система, по мнению её представителей, должна была развиваться так, чтобы отвечать интересам высших эшелонов бюрократии. Действительно, так и было в период правления Брежнева в 1960–1970-е гг. Но эти намерения не учитывали позицию Сталина, начавшего чистки как раз для того, чтобы предотвратить наступление такой нормализации. Возможно, что Сталин понял, как и Горбачёв 50 лет спустя, что он не сможет работать с такой элитой. Согласно Левину, в основе безумия репрессий лежал подход Сталина, который «отказывался принять основы системы, формирующейся под его собственной [властью]… правила, где новые социальные группы, особенно принадлежащие к государственной и правящей страте, начинают оформлять и консолидировать своё положение». «Новые кадры разрастались, чиновники уселись в кресла и прочно обосновались на своих постах; их новые привычки могли бы побудить их к действию, и они покусились бы на… персонализированный стиль правления главы государства. Вероятно, эти вполне реальные перспективы не прельщали параноидального лидера». В 1930-х гг. действительно пыталась выкристаллизоваться командно-административная система, владельческая бюрократия, правящий класс, и Сталин пытался остановить этот процесс. Он не мог, как показала последующая история СССР, добиться успеха [219] .

219

Lewin М. The Making of the Soviet System… P. 278, 281 f., 309; Lewin M. Russia / USSR / Russia: The Drive of a Superstate. — N. Y., 1994. P. 73, 91, 182, 187. Новую статью Левина на эту тему см. в: Lewin М. Bureaucracy and the Stalinist State // Stalinism and Nazism: Dictatorships in Comparison. / ed. I. Kershaw and M. Lewin. — Cambridge, 1997. P. 53–74.

Какими бы ни были стремления и единство этой бюрократии, Сталин испытывал общее недоверие к любой подобной когорте. Это чувство он перенял у Ленина и, как ни странно это звучит, разделял со своим заклятым врагом Троцким [220] . Более того, Сталин опасался, что правящая элита не только потенциально была неверной, становилась бюрократизированной (в негативном смысле этого слова), но и не соответствовала тем задачам, которые перед ней стояли. Этот функциональный аргумент, вероятно, стоял во главе всех остальных доводов. Сталин заранее решил, что в элите требовалось произвести масштабные изменения. Важно отметить: он не сомневался, что бюрократическую партийную верхушку легко заменить, и это, по нашему мнению, является немаловажным фактором. Действительно ли революционная элита и представители нового призыва были готовы к уничтожению — вопрос спорный. Это входит в противоречие с некоторыми интерпретациями. Например, Даниелс особо подчёркивает фактор естественного отбора в элите 1920-х гг., которую он представляет как людей «эффективно выполнявших приказы и решительных в борьбе с оппозиционными проявлениями» [221] . Шейла Фицпатрик полагает, что партийная элита к тому моменту постарела, хотя этот аргумент и не выглядит убедительным. Элита того времени была моложе, чем даже в 1950-е гг. или любой другой последующий период советской истории [222] . Конечно, Сталин всё это прекрасно понимал, так как его самого революция вознесла на вершину власти, когда он был ещё очень молодым человеком. Элита могла оставаться

в таком положении очень долго. Активная служебная карьера для среднестатистического члена ЦК 1934 г. должна была завершиться в 1955 г. (в возрасте 65 лет), но никак не в 1937-м. Вполне закономерно, что мир, внутри которого действовала элита, радикально изменялся по мере того как экономическая и политическая системы становились все сложнее. Внутри Политбюро определённо существовало недовольство низким образовательным уровнем даже высших должностных лиц, например секретарей областных комитетов партии [223] . Однако, как показало будущее, поколение, пришедшее на смену, было немногим лучше.

220

Ларе Ли изложил антибюрократический план действий Сталина. См.: Lih L. Stalin’s Letters to Molotov, 1925–1936. — New Haven, 1995. P. 10–17. У Левина есть схожее предположение: Сталин ещё в 1918 г. чувствовал себя неуверенно перед лицом «буржуазных спецов», что сделало его параноиком в отношении всех специалистов. — Lewin М. The Making of the Soviet System… P. 196.

221

Daniels R. The Conscience of the Revolution… P. 169. Нечто подобное о естественном отборе говорит Левин (см. главу 1).

222

Фицпатрик выдвигает гипотезу о влиянии ветеранов гражданской войны. Они, по её словам, являлись «потенциальными избирателями», которые могли поддержать инициативы Сталина. Однако они были уже в том возрасте, «когда ценность человека уменьшается с каждым годом». От них можно было требовать «силу, усердие и самопожертвование» в 1929 г., но не в конце 1930-х. См.: Fitzpatrick S. The Legacy of Civil War… P. 394f. Олег Хлевнюк, как и Фицпатрик, полагает, что одна из причин падения некоторых членов сталинского Политбюро, таких как Орджоникидзе и Чубарь, — слабое здоровье или инертность. См.: Хлевнюк О.В. Политбюро: Механизмы… С. 232 и далее.

223

Хлевнюк О.В. 1937-й: Сталин, НКВД и советское общество. — М., 1992. С. 78 и далее.

Можно с уверенностью утверждать, что хотя Сталин и нуждался в поддержке близкого круга соратников (Политбюро), он не чувствовал никаких обязательств перед элитой в целом (то есть перед ЦК). Сталин принадлежал к старым большевикам. Это создавало ему авторитет внутри партии, но он не чувствовал никакой привязанности к её ветеранами как к особой группе. На съезде 1934 г. он подверг нападками высших партийных чиновников: «Эти зазнавшиеся вельможи думают, что они незаменимы и что они могут безнаказанно нарушать решения руководящих органов. Как быть с такими работниками? Их надо без колебаний снимать с руководящих постов, невзирая на их заслуги в прошлом». Через три года на пленуме ЦК в феврале–марте 1937 г. Сталин предложил последовательный план действий, который позволил бы повысить идеологическую грамотность партии и продвинуть новые кадры. Каждый партийный секретарь — от главы партийной ячейки до обкома — должен был выбрать двух заместителей, которые впоследствии могли бы сменить его на руководящем посту. «Могут сказать: а где их достать, двух заместителей на каждого, у нас нет таких людей, нет соответствующих работников. Это неверно, товарищи. Людей способных, людей талантливых у нас десятки тысяч. Надо только их знать и вовремя выдвигать, чтобы они не переспевали на старом месте и не начинали гнить». Зловеще звучат слова в его итоговой речи на пленуме: «Я говорил в докладе, повторяю здесь, что мы, старики, члены Политбюро, скоро отойдём, сойдём со сцены. Это закон природы. И мы бы хотели, чтобы у нас было несколько смен, а для того, чтобы дело организовать, надо теперь же заняться этим…» [224]

224

XVII съезд. С. 34; Материалы февральско-мартовского пленума // Вопросы истории. 1995. № 3. С. 14; № 11–12. С. 18.

Вернёмся к вопросу об узах, связывавших членов ЦК. Сам путь, по которому развивались репрессии, говорит сам за себя. В них присутствовали и трезвый расчёт, и ошибочные построения. С одной стороны, сам Сталин до конца не осознавал того, чему суждено было случиться. С другой — даже те меры, которые он планировал, и его реакция на события были выполнены с большим политическим искусством. К тому же большинство представителей элиты были преданны Сталину и готовы, по своей наивности или вследствие цинизма, принять обвинение других в троцкизме или в сотрудничестве с иностранными шпионами. Они не собирались голосовать за собственное физическое уничтожение. Лучшее объяснение этому дал Молотов в своей беседе с поэтом Феликсом Чуевым [225] :

225

Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым… С. 462 и далее.

[МОЛОТОВ] Так слушайте, не было такого положения, чтобы меньшинство исключило большинство. Это постепенно происходило. Семьдесят исключили 10–15 человек, потом 60 исключили ещё 15. Вот в порядке большинство и меньшинство.

[ЧУЕВ] Это свидетельство блистательной тактики, но ещё не свидетельство правоты.

[МОЛОТОВ] Позвольте, но это соответствует фактическому развитию событий, а не просто тактики. Постепенно вскрывалось в острой борьбе на разных участках. Кое-где можно было потерпеть: держали, хоть и не доверяли. Кое-где нельзя было терпеть. И постепенно — всё это было в порядке демократического централизма, без нарушения формального. По существу это привело к тому, что в составе ЦК осталось меньшинство из этого большинства, но без формальных нарушений. Так что это не нарушает формально демократического централизма, такой постепенный, хотя и довольно быстрый процесс очищения путей.

Таким образом, в чистках было больше логики — и успеха, — чем иногда полагают, если не в достижении целей, то по крайней мере в тактике, согласно которой они проводились. Первоначально Сталин действовал с осторожностью, подтверждение этому — организация показательных процессов. Он хотел показать уцелевшим представителям элиты ЦК и остальному населению всю «серьёзность» совершённых преступлений. Осторожность видна и в стремлении соблюдать, по крайней мере до начала 1938 г., «законность» принимаемых решений: они оформлялось в виде пленумов, проведения голосований путём заочных опросов и т.д.

Последний пункт в анализе массовых репрессий очевиден, но и его необходимо отметить. Представители элиты не ожидали, что смертельные чистки затронут их самих. Им даже не приходило в голову задать вопрос, будут они «висеть на одном дереве» или «отдельно». Они не осознавали, что уже стоят на эшафоте. Даже на июньском пленуме 1937 г., когда против ряда их соратников выдвинули обвинения, большинство членов ЦК не верили, что дело дойдёт и до них. Каждый считал, что не сделал ничего плохого и не является врагом народа. Примечательно, что после 1938 г. представители новой элиты как в Политбюро, так и в ЦК понимали, что этот опыт не должен повториться. Очевидно, что чистки — это уникальное явление, порождение 1930-х гг., а не отличительная черта советского строя. То, что Большой террор являлся исключением из правил, а не долговременным фактором, объясняется не только особой ситуацией, сложившейся в мире в 1930-е гг., отношением самого Сталина, поколенческим фактором. Представители новой элиты хорошо осознавали, чем может закончиться данный процесс, если они снова упустят инициативу. Элита ЦК больше никогда не будет столь уязвима. Именно с этой целью Хрущёв произносил свою знаменитую речь и проводил политику десталинизации.