Митроны

Дятлов Юрий Васильевич

^{Рис. 8.1. Ежегодное количество дней пленарных заседаний ЦК за период с 1917 по 1990 г.}

^{Рис. 8.2. Количество ежегодных постановлении ЦК, принимавшихся в период с 1917 по 1990 г.}

Хрущёв придерживался совсем иной точки зрения на роль партии и на методы её работы. Поэтому, начиная с 1950-х гг., под его руководством резко возросло количество проводимых пленумов ЦК и принимаемых на его пленарных заседаниях решений, которое в некоторые годы даже превосходило число решений, принимаемых партийными функционерами от его имени. Но после 1964 г. Центральный Комитет опять стал собираться нечасто, порой даже реже двух раз в год, положенных по Уставу партии, а в 1974 и 1979 г. была принято единственное постановление. Это резко контрастировало с растущим числом постановлений, принимаемых аппаратом ЦК от его имени. Такое противоречие сохранилось и после 1985 г., когда Горбачёв провозгласил курс на демократизацию партии и общества, но при этом частота проведения пленарных заседаний ЦК всё ещё не дотягивала до уровня, установленного Хрущёвым, и тем более — 1920-х гг. Вместе с тем количество постановлений, принятых на этих пленумах, являлось одним из самых больших в истории партии, а число решений от имени ЦК было также выше, чем когда-либо, за исключением военных лет.

На протяжении всей советской эры, начиная с решения о захвате власти в октябре 1917 г. и до последнего пленума ЦК, состоявшегося в июле 1991 г., Центральный Комитет преимущественно ратифицировал решения и назначения, которые были инициированы или предрешены узким кругом руководителей. Даже в тех случаях, когда в 1957 и 1964 г. пленум непосредственно повлиял на политику высшего руководства страны, он выступал в качестве инструмента в руках фракции, доминировавшей в Политбюро. Но это вовсе не означало, что пленумы ЦК не имели важного значения или что мнением Центрального Комитета можно было пренебречь (или им действительно пренебрегали). В конце концов члены ЦК представляли собой национальную элиту. Они отвечали за проведение в жизнь принимаемых решений через руководимые ими институты и обладали практически такой же неограниченной властью в своих регионах, государственных учреждениях и военных организациях, которой пользовалось в масштабах страны высшее руководство в Москве. Равным образом у них были собственные групповые интересы. Являясь чиновниками высокого ранга, они были заинтересованы в сохранении статус-кво,

заключавшегося в автоматической взаимосвязи между занимаемыми ими должностями и членством в ЦК, желали оставаться, как определил их положение Левин, «бюрократами на бессрочном контракте» [753] . Как уже говорилось в предыдущей главе, у них также развилась заинтересованность в сохранении привилегий других видов, а после горького опыта 1937 г. они были вынуждены озаботиться вопросом собственной безопасности. Имелось всего три случая конфронтации высшего руководства с коллективом Центрального Комитета, и, хотя результаты этих столкновений были разными, во всех случаях обнаружилась впечатляющая спаянность элиты. В конце 1930-х гг. Сталин был вынужден ликвидировать большую часть членов Центрального Комитета, чтобы установить свою власть над ним. Вначале антипартийная группа (в 1957 г.), а потом и Хрущёв в начале 1960-х гг. потерпели сокрушительное поражение, когда попытались маргинализировать Центральный Комитет. В период с 1960-х – 1980-х гг. интересы элиты возобладали, и вся система в известной степени была нацелена на их удовлетворение. Это обеспечило членам элиты беспрецедентный уровень личной безопасности и стабильность служебного положения, ставшего практически бессрочным. Четверть века спустя Горбачёв, будучи не в состоянии заставить элиту исполнять намеченную им программу изменений в стране с той скоростью, которая была ему желательна и действительно необходима, приступил к её решительному роспуску. На деле это повлекло за собой крах системы в целом.

753

Lewin М. Russia / USSR / Russia: The Drive and Drift of a Superstate. — N. Y., 1995. P. 91.

Интересы элиты, которые включали стремление к самосохранению, всегда сталкивались с двумя важными факторами Советской истории. Первый из них заключался в быстро меняющейся природе советского общества и его потребностей, на которые руководство страны всегда реагировало с некоторым опозданием. Второй фактор, взаимосвязанный с первым, состоял в приоритетах высшего руководства, которое обладало исключительными властными полномочиями, опираясь на марксистское учение о диктатуре пролетариата и Ленинскую традицию демократического централизма. У Сталина была программа радикальной модернизации страны и гарантированного поддержания личной, ничем не ограниченной деспотической власти. В итоге реализация этой программы привела к физическому истреблению значительной части элиты в 1930-е гг. Как доказывали впоследствии историки, жестокость террора, потребовавшаяся Сталину для достижения своих целей, доказывала, насколько сплочённой и готовой защищаться стала к тому времени партийная элита. Полвека спустя Горбачёв видел свою цель в создании динамичной и модернизированной системы, впитавшей в себя многие ценности западной демократии, которые ранее всегда отвергались. Поначалу он попытался достичь поставленных целей с помощью существовавшей тогда или слегка обновлённой партийной элиты. В конце концов он решил добиваться их, действуя через государственные институты. Между тем ещё опыт Хрущёва доказал, насколько опасно для руководителя бросать вызов элите, и Брежнев хорошо усвоил этот урок.

Историю Советской России с 1917 по 1991 г. нельзя сводить только к истории её элиты. На неё непрерывно влияли преобразования общества и экономики. Международное окружение (с 1950-х гг.) также оказывало растущее влияние на внутренние дела, начиная с проникновения молодёжной культуры и заканчивая гонкой вооружений, которую в итоге советская система не смогла выдержать. Между тем в центре внимания историков и политологов всегда находилась верхушка советского руководства — Ленин, Сталин, Хрущёв, Брежнев, Горбачёв. Но всё-таки история элиты на уровне членов Центрального Комитета содержит элементы изменений и преемственности, без изучения которых российский опыт коммунистического правления во многом оставался бы непонятным.

Элита бессмертна?

Любая революция, по Парето, помимо всего прочего, представляет собой смену элит [754] . Революции, произошедшие во многих странах Восточной Европы в конце 1980-х гг., весьма точно соответствовали этому утверждению. Во всём этом регионе они сопровождались сменой правительств и переходом к рыночно ориентированной экономической политике. Несколько лет спустя перемены ещё не выглядели окончательными. Бывшие коммунистические партии опять, хотя бы на время, вернулись к власти в Албании и Венгрии, в Польше, Литве и Болгарии. В Румынии произошла смена руководства, но изменения политического режима были не столь очевидными по крайней мере до тех пор, пока не потерпела неудачу попытка бывшего члена Секретариата компартии переизбраться на новый президентский срок в 1996 г. Между тем в соседней Молдове бывший член Политбюро победил на президентских выборах, прошедших в конце того же года, пополнив собой список из шести ветеранов этого правящего органа КПСС, оставшихся на руководящих постах в своих странах. Бывшие коммунисты продолжали занимать доминирующие позиции в Сербии и большинстве бывших Советских республик Средней Азии, они также выиграли президентские и парламентские выборы в Монголии. На Кубе, в Китае и в большинстве стран Юго-Восточной Азии «коммунистическая власть всё ещё оставалась в неприкосновенности [755] . В самой России деятельность Коммунистической партии после попытки августовского путча 1991 г. была вначале приостановлена, а затем, в ноябре того же года КПСС запретили. Однако партия в начале 1993 г. ожила, после того как её запрет был признан неконституционным, удачно выступила на выборах в декабре того года и оказалась самой успешной партией на выборах в Государственную Думу, состоявшихся в декабре 1995 г. Российские граждане, со своей стороны, оставались привержены идее сохранения СССР. Они полагали, что «было бы лучше, если бы всё осталось так, как было в 1985 году» [756] , и оценивали возникшую политическую систему ниже той, что существовала в Советские годы [757] . Так или иначе, но большинство считало, что коммунисты по-прежнему находятся у власти, если она в принципе осталась в государстве, где организованная преступность уже рассматривалась как доминирующая сила, влияющая на выработку и принятие политических решений [758] .

754

См.: Pareto V. Treatise on General Sociology. — N. Y., 1935.

755

О разных судьбах коммунистических партий в посткоммунистичекую эру см., напр.: Mayle A., Nagle J. Resurrection of the Successor Parties and Democratization in East-Central Europe // Communist and Post-Communist Studies. 1995. № 28:4 (Dec.). P. 393–410; Waller M. Adaptation of the Former Communist Parties of East-Central Europe: A Case of Social-Democratization? // Party Politics. 1995. № 1:4 (Oct.). P. 473–490; Rose R. Ex-Communists in the Post-Communist Societies / / Political Quarterly. 1996. № 67:1 (Jan.-Mar.). P. 14–25; Ishiyama J.T. The Sickle or the Rose: Previous Regime Types and the Evolution of the Ex-Communist Parties in Post-Communist Politics // Comparative Political Studies. 1997. № 30:3 (June). P. 299–330.

756

На мартовском 1991 г. референдуме по вопросу о сохранении СССР в качестве «обновлённой федерации» «за сохранение» проголосовало 76.4% при явке избирателей 80% (Известия. 1991. 28 марта. С. 1, 3). Как показали несколько последовательных опросов общественного мнения, имело место общее согласие граждан относительно того, что распад СССР стал «великим несчастьем». В 1995 г. это мнение разделял 81% опрошенных и лишь 16% были с ним не согласны (см.: Dobson R.В. Is Russia Turning the Corner? Changing Russian Public Opinion, 199–1996. — Washington,1996. P. 32). Четыре года спустя доля людей, сожалевших о гибели СССР, возросла, достигнув 85% (Новые Известия. 1999. 30 янв. С. 1).

757

Россияне оценивали «существующую политическую систему» скорее отрицательно (46%), нежели положительно (28%). Большинство из них надеялись, что политическая система усовершенствуется через пять лет (43% против 20%), но всё ещё более позитивно оценивали «политическую систему, существовавшую до начала перестройки» (так считали 59% опрошенных, с ними были не согласны только 22%). См.: Rose R. New Russia Barometer V: Between Two Elections. — Glasgo: Centre for the Study of Public Policy, University of Stratchclyde, SPP 260, 1996. P. 47–50.

758

Аргументы и факты. 1994. № 35. С. 2; 1994. № 23. С. 2. Более половины (51%) опрошенных в конце 1997 г. считали, что «мафия правит Россией», 29% полагали, что власть находится в руках государственного аппарата, а 26% — что у частного капитала. Лишь 21% и 14% соответственно полагали, что страной управляют президент или правительство (Известия. 1998. 23 янв. С. 5).

Существуют различные точки зрения относительно того, насколько коммунисты или бывшие коммунисты фактически сохранили за собой власть в странах Центральной и Восточной Европы. Относительно слабая преемственность власти наблюдалась тогда в Чешской Республике, где Коммунистическая партия очень быстро превратилась в маргинальную силу [759] , а также в Польше, где «ядро новой властной элиты состояло из «новых людей»» [760] , или в Венгрии, в которой произошли радикальные преобразования, в ходе которых подавляющее большинство бывшей коммунистической элиты утратило свои позиции [761] . Некоторые авторы доказывают, будто между горбачёвской и ельцинской элитами «было мало пересечений», хотя те же самые исследователи в других работах утверждают, что более трети посткоммунистической элиты составляют люди, занимавшие видные руководящие посты в КПСС, что являлось очень точным определением элитного статуса человека при Советской власти, а на региональном уровне более половины руководства — это люди, занимавшие те же должности в январе 1985 г. [762] Иные авторы признают наличие особенно высоких уровней преемственности в составе местных и региональных элит [763] , но настаивают на том, что указанную преемственность в составе элиты следует рассматривать в более общем смысле, учитывая переход в неё членов Советской элиты в широком смысле этого понятия, или так называемой номенклатуры. При этом вероятнее всего вся бывшая коммунистическая элита сумела сохранить свои позиции [764] .

759

См.: Mansfeldova Z. The Emerging New Czech Political Elite (доклад, подготовленный для объединённой сессии Международного консорциума политических исследований — ECPR в Мадриде, в апрель 1994 г.). Существует мнение, что роль бывшей коммунистической номенклатуры в политическом руководстве бывших ГДР и Чехословакии была пренебрежимо малой, но в Словакии бывшие коммунисты занимали ведущие позиции в трёх правительствах, существовавших после 1992 г. (Baylis Т.A. Elite Change after Communism: Eastern Germany, the Czech Republic and Slovakia // East European Politics and Societies. 1998. № 12: 2 (Spring). P. 276, 279).

760

Wasilievski J., Wruk-Lipinski E. Poland Winding Road from Communist to the Post-Solidarity Elite // Theory and Society. 1995. № 24: 5 (Okt.). P. 690. Дополнительные сведения можно найти, напр., в работах: Pogorecki А. The Communist and Postcommunist Nomenclatura // Polish Sociological Review. 1994. № 2:106. P. 111–123; Konsolidacja elit politiczynch, 1991–1993 /ed. J. Wasielevski. — Warsaw, 1994; Elity w Polsee, w Rosji I na Wegrzech / 1. Szelehyi et all. Warsaw, 1995.

761

См.: Szelenyi S., Szelenyi I., Kovach I. The Making of the Hungarian Postcommunist Elite: Circulation in Politics, Reproduction in the Economy // Theory and Society. 1995. № 24: 5 (Oct.). P. 712. Перемены

оказались не столь радикальными, как показали парламентские выборы 1994 г., на которых победу одержала Социалистическая партия. Как отмечалось, времена сразу после крушения прежнего режима «были особенно неблагоприятными для старой номенклатуры, но последующие выборы вернули во власть многие старые кадры, включая членов номенклатуры» (Rona-Tas A. The Great Surprise of the Small Transformation. — An Arbor, 1997. P. 224). Перемены в этом регионе в целом рассмотрены в: Postcommunist Elites and Democracy in Eastern Europe / ed. J. Higley, J. Pakulski and W. Weschlowsk. — London, 1998.

762

Lane D., Ross C. Russian Political Elites, 1991–1995: Recruitment and Renewal // International Politics. 1997. № 34: 2 (June). P. 169–192 (на с. 171–172). Похожие мысли высказаны в статье: Lane D. Transition under Eltsin: The Nomenklatura and Political Elite Circulation // Political Studies. 1997. № 45: 5 (Dec.). P. 855–874. Сходные взгляды представлены в книге: Lane D., Ross С. The Transition from Communism to Capitalism: Ruling elites from Gorbachev to Yeltsin. — Basingstoke, 1999. Ещё один исследователь не обнаружил заметной преемственности внутри верхушки политической элиты в узком понимании этого слова, но выявил также наличие значительных вариаций представительства старой элиты среди членов правительства, руководства Государственной думы и ведущих чиновников администрации президента (Rigby Т.Н. New Top Elites for Old Russian Politics // British Journal of Political Science. 1999. № 29: 2 (Apr.). P. 323–343). Общее исследование посткоммунистических элит содержится в книге: Elite in Transition: Eliye research in Central and Eastern Europe / ed. H. Best, U. Becker. — Opladen, 1997. Две её главы посвящены российской элите.

763

Российская газета. 1992. 4 марта. С. 2. Здесь утверждается, что до 80% местных функционеров остались на тех же местах, что они занимали при Советской власти. Сам Ельцин настаивал на том, что на общенациональном уровне такая преемственность становилась менее заметной (Известия. 1992. 27 марта. С. 7).

764

HigleyJ., Kullberg J., Pakulski J. The persistence of Postcommunist Elites // Journal of Democracy. 1996. № 7: 2 (Apr.). P. 133–148 (на с. 135–136). Я. Baсилевски также пришёл к выводу, что «простая преемственность» фактически являлась в российском случае «доминантным признаком» [новой элиты] (Wasielewski J. Hungary, Poland and Russia: The Fate of Nomenklatura Elites // Elite Crises ad the Origins of Regimes / ed. M. Dogan and J. Higley. — Lanhan, 1998. P. 166. Аналогичные точки зрения представлены в следующих публикациях: Baylis Т.A. Plus са change? Transformation and Continuity Amongst East European Elites // Communist amd Post-Communist Studies. 1994. № 27:3 (Sept.). P. 315–328; Higley J., Pakulski J. Elite Transformation in Central and Eastern Europe // Australian Journal of Political Science. 1995. № 30:3 (Nov.). P. 415–435; Higley J., Kullberg J., Pakulski J. Elites, Institutions and Democratisation in Russia and Eastern Europe // Elites abd Leadership in Russian Politics / ed. G. Gill. — London, 1998. P. 106–133. Ряд авторов выдвинул идею, согласно которой перемены, произошедшие в Восточной Европе в 1989 г., были на самом деле революцией против бюрократии, которую возглавляли бывшие технократические фракции коммунистической элиты (Eyal G., Szelenyi I., Townsley E. Making Capitalism without Capitalists: The New Ruling Elite in Eastern Europe. — London, 1999).

Для некоторых исследователей процесс изменений в Восточной Европе лучше всего укладывается в понятие «политический капитализм», сходный с теми процессами, в ходе которых бюрократия в постколониальной Африке после обретения независимости воспользовалась своим положением для накопления личного богатства [765] . Иные же под влиянием идей социолога Пьера Бурдье считали более правильным говорить о процессе «конвертации власти», в ходе которой действовавшая номенклатура сумела использовать собственное влияние для преобразования политического капитала, которым она обладала, в экономический, зачастую пользуясь для этого жульнической приватизацией общественной собственности [766] . Впрочем, средний российский аппаратчик с трудом расставался со своим креслом [767] .

765

См., напр.: Staniszkis J. The Dynamics of the Breakthrough in Eastern Europe. — Berkeley, 1991. Ch. 2.

766

Szelenyi S., Szelenyi I., Kovach I. The Making of the Hungarian Postcommunist Elite. P. 698. С концепцией Бурдье можно ознакомиться в статье: Bourdieu P. Forms of Capita // Handbook of Theory and Research for the Sociology of Education / ed. J. G. Richardson. — N. Y., 1986.

767

Remnick D. Lenin’s Tomb. — Harmondsworth, 1994. P. 504.

Преемственность и изменения — отнюдь не простые понятия, по крайней мере когда они изучаются во времена политических кризисов [768] . Начнём с того, что кризис назревал достаточно долго и, естественно, продолжился после конца коммунистической эры. Между тем некоторые системные изменения, например, проведение выборов на конкурентной основе и легализация многопартийности, происходили ещё до крушения Советской власти. Точно также вопросы преемственности должны рассматриваться применительно к двум политическим режимам и смене форм собственности. Советская элита была преимущественно русской по национальности, что примерно соответствовало национальному составу бывшего СССР, где русские составляли более половины населения. При этом разным республикам автоматически выделялась часть мест в элите, включая определённое, закреплённое за каждой республикой количество мест в Центральном Комитете. Понятно, что большинство нерусских членов ЦК после 1991 г. продолжили свои карьеры в собственных республиках, ставших независимыми государствами, гражданами которых они являлись, а не в посткоммунистической России.

768

В более общем виде эти понятия рассмотрены в: Elites, Crises and the Origins of Regime.

Если до конца 1980-х гг. принадлежность к элите вполне обоснованно определялась членством в Центральном Комитете КПСС, то в посткоммунистические 1990-е гг. такое определение уже не соответствовало действительности. К этому времени на должностях, обладатели которых имели значительное влияние на принятие решений в общенациональных масштабах, уже находились люди, бывшие лидерами различных партий и представителями групп интересов, включая вновь образовавшиеся бизнесы, крупнейшие банки и промышленные группы. Более того, со временем происходила смена поколений элиты, обусловленная преклонным возрастом людей, составлявших подавляющее большинство на верхних уровнях руководства партии и государства в поздний советский период. Как мы уже упоминали, средний возраст членов Центрального Комитета в 1986 г. составлял 58 лет, то есть был близок к пенсионному для мужчин в СССР, и многим из них пришлось бы уйти из активной политической жизни в начале 1990-х гг. даже при условии сохранения советской системы. Напротив, другие представители элиты, утратившие свои позиции в начале правления Ельцина, к середине 1990-х гг. вернули их себе, став новым политическим и деловым классом, «который теснейшим образом ассоциировался с партийно-государственной номенклатурой 1980-х гг.» [769]

769

Медведев Р. Здоровье и власть в России: новый класс российского общества. Александр Солженицын: три года в новой России. — М., 1997. С. 26.

При изучении элит посткоммунистического периода применяют подходы, учитывающие репутацию их представителей и занимаемые ими должности, участие в выработке и принятии решений [770] . Эти исследования обычно проводят посредством интервьюирования представителей элит, дающего значительно больше информации, нежели обращение к опубликованным биографическим данным [771] . Наиболее значительное исследование подобного рода было проведено Всероссийским центром исследования общественного мнения (ВЦИОМ), опросившим по стандартизованной форме группу численностью около 1800 человек, являвшихся членами советской политической элиты в 1988 г. В 1993 г. опрос был повторен, в ходе него интервью проводились с теми же или другими людьми, занимавшими тогда элитные позиции [772] . Эта группа в 4–5 раз превышала по численности рассматриваемую нами элиту уровня Центрального Комитета партии. Около половины опрошенных составили представители номенклатуры позднего советского периода, занимавшие в ней должности, назначения на которые требовали утверждения на высоком партийном уровне. Вторую половину представляли члены посткоммунистической правящей элиты, которые обрели беспрецедентно большое влияние на принятие государственных решений. Каждое интервью, продолжавшееся около часа, затрагивало практически все основные этапы биографии опрашиваемых — их образование, карьеру, членство в Коммунистической партии. В ходе опроса выяснилось, что члены правящей советской и новой российской элит во многом схожи. И те, и другие являлись преимущественно мужчинами (93% в старой советской номенклатуре и 94% в российской посткоммунистической элите), подавляющее большинство из них (97% и 93% соответственно) имели высшее образование [773] . Похожие или по крайней мере сопоставимые группы из обеих элит (97% и 78% соответственно) являлись членами КПСС и были тесно связаны с предыдущим режимом, занимая различные выборные партийные должности (71% и 47% соответственно) [774] . Новая элита оказалась моложе по возрасту, но члены обеих элит были преимущественно русскими и вероятнее всего происходили из привилегированных семей. Значительная (более четверти) часть членов обеих элит являлись детьми номенклатурных родителей, что подтверждает наличие тенденции к самовоспроизводству элит, не проявлявшейся столь отчётливо в других посткоммунистических странах [775] .

770

Примером применения этих подходов могут служить следующие работы: Lane D. Gorbachev’s Political Elite in the Terminal Stage of the USSR: A Reputational Analysis // Journal of Communist Stadies and Transition Politics. 1994. № 10:1 (Mar.). P. 104–116; Lane D. Political Elites Under Gorbachev and Yeltsin in the Early Period jf Transition: A Reputional and Analytic Study // Patterns in Post-Soviet Political Leadership / ed. T. Colton and R C. Tucker. — Boulder, 1996. В более общем виде проблема смены элит обсуждается в: Patnam R.D. The Comparative Study of Political Elites. — Englewood Cliffs, 1976.

771

Обзор методов интервьюирования приведен в: Research Methods for Elite Studies / ed. G. Moyser and M. Wagstaffe. — London, 1987.

772

Предварительные результаты этого опроса опубликованы в: Ершова Н.С. Трансформация правящей элиты России в условиях социального перелома // Куда идёт Россия? Альтернативы общественного развития / под ред. Т.И. Заславской и Л.А. Арутюняна. — М., 1994. Т. 1. С. 151–155. Более подробно результаты опроса изложены в работах: Головачёв Б.В. и др. Формирование правящей элиты в России // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. 1995. № 6. С. 18–24 (часть 1) и 1996. № 1. С. 32–38 (часть 2); Szelenyi I., Szelenyi S. Circulation or Reproduction of Elites During the Postcommunist Transformation of Eastern Europe: Introduction // Theory and Society. 1995. № 24:5 (Nov.). P. 61–638.

773

Ершова H.С. Трансформация правящей элиты России в условиях социального перелома. С. 153.

774

Головачёв Б.В. и др. Формирование правящей элиты в России. Ч. 2. С. 16.

775

Ершова Н.С. Трансформация правящей элиты России в условиях социального перелома. С. 154 (сравнение производилось с Польшей и Венгрией).