Младенца на трон!
Шрифт:
– Не гневайся, великий государь, - вздохнул старец.
– Худо архимандриту, занемог. В келье лежит, подняться не могет.
Он горестно покивал и прошептал:
– Молись за него, царь-батюшка.
– Где он, отче? Хочу сходить к нему.
– Ступай, государь, ступай. Я велю тебя проводить.
– Прости, государь, что встать пред тобою не могу.
Петр был поражен видом архимандрита. Щеки ввалились, на скулах горел нездоровый румянец, а глаза лихорадочно блестели. Бледный, исхудавший, он лежал на узкой лавке, укрытый
Царь, подтащив стул ближе к лавке, сел и взял священника за руку.
– Пустое, отче, лежи. И не тревожься: чаю я, с Божьей помощью вскоре излечишься.
– Нет, батюшка Петр Федорыч… Зело меня немочь-то скрутила. Видать, помирать вскорости…
– Ну-ну, отчаяние лихой попутчик. Да и грешно, сам ведаешь.
– Как ты, государь, складно сказываешь-то, аки мудрец. Слыхал я про то, да, признаться, не больно верил. А нынче вижу - и впрямь диво дивное. Истину ты, царь-батюшка, глаголешь, унынье страшный грех. Буду надежу иметь, авось Господь смилуется да поможет.
Петр тихо рассмеялся и наклонился к архимандриту.
– Я тебе лекаря свово оставлю. Надысь нового взял, ох и хорош!
Бледное лицо настоятеля окаменело.
– Благодарствую, государь, токмо скулапы твои мне не надобны. Бог поможет, коли воля Его на то будет.
– Так вот же оно, вспоможение-то.
– Не гневайся, царь-батюшка, мне теперича один Господь пособить могет, - упрямо прошептал священник.
"Ох уж эти иноки. Умирать будут, а лечиться не станут!"
И тут в памяти Петра всплыл старый анекдот про раввина. Сообразив, как можно убедить упертого монаха, он откинулся на спинку стула и неторопливо начал:
– Расскажу я тебе, отче, одну притчу. Жил на свете схимник, иже во всем уповал на Бога. Случился как-то в тех краях потоп. Крестьяне бежать бросились да его с собою кликнули, да токмо он отказался, сказавши: "Господь управит". А воды все боле и боле. Плывет мужичок на лодке и снова кличет монаха. А тот вдругорядь - Господь спасет меня. А уж когда воды по крышу прибыло, всплыла огромная рыба да плеснула хвостом, дескать, садись. В третий раз отказался схимник - и, вестимо, утоп. А как попал на небеса да встретился со Всевышним, так и вопиет - почто, мол, ты дал мне помереть, Боже? А Господь ему ответствовал - трижды силился я спасти тебя, неразумного, и трижды ты от моего вспомоществования отказался.
Дионисий нахмурился и внимательно посмотрел на царя.
– Понял я, об чем ты сказываешь, батюшка царь. Да только неможно такому быть, чтоб чернецу православному Господь лекарем-еретиком пособил.
– Очувствуйся, отче! Али я сказывал про иноземцев? Наш он, наш, монах из Чудова, Тимохой кличут.
Поразмышляв с минуту, архимандрит усмехнулся.
– А ведь и впрямь, государь, почем мне ведать, что не Господом он чрез тебя послан?
– Ну, вот и ладно, нынче ж Тимоха и придет, - улыбнулся Петр.
– Излечишься, и все станет аки прежде, ладно да складно.
Дионисий помрачнел
– Нет, государь, не станет ладно. Лихо ноне в церкви. Священники, обеты позабыв, мамоне служат. Сребролюбцы, почитай, чуть не в каждом храме сидят. Об пастве не радеют, а лишь для мошны своей усердствуют. Глядят на служение Богу аки на ремесло требоисправления.
– Купцы да посадские про то же на Земском соборе сказывали. А ты, значится, примениться к такому не могешь, - царь огляделся.
– То-то гляжу, у тебя тут скромно уж больно.
– Богатство инока - Господь наш Иисус Христос, - наставительно заметил архимандрит.
– Ибо сердце вещелюбца делается жестким и чуждым всякого духовного ощущения.
"Ого!
– поразился Петр.
– Никак наш Дионисий - последователь нестяжателей!"
– Вижу, преподобного Нила Сорского чтишь, отче?
Тот с удивлением посмотрел на царя.
– Не ждал я, государь, что ты слово его в голове хранишь. Да, батюшка, обет произвольной нищеты мною даден, и богатыми вещами окружаться мне негоже.
Архимандрит тяжело закашлялся. Когда приступ прошел, он помолчал, силясь отдышаться. Петр погладил его по руке, лицо его было серьезным и торжественным.
– Обещаюсь, отче, бороться с церковным сребролюбием. Но теперича я хотел о другом посудить с тобой. Время пришло при монастырях да лаврах больницы учинять. Людев-то у нас много, да токмо каждым дорожить надобно. Ничего ценнее нет, отче, нежели жизнь человечья. И для вас, священников, это первое дело. Каждый излеченный православный - одна душа к вашей пастве. Велика ль разница, новые ль рождаются аль уже живущие спасены.
– Эк как ты сказываешь-то, государь, - он надолго задумался, а через несколько минут добавил: - А я ведь, признаться, худое об тебе думал.
– Да ведомо мне, что немногие меня понимают, - махнул рукой Петр.
– А вот ты послушай…
С полчаса он рассказывал архимандриту, что хочет сделать и чего добиться в результате. Священник краснел, бледнел, хмурился, улыбался, мысленно поражаясь неведомому доселе подходу маленького царя. Нельзя сказать, чтоб Петр его убедил, но призадуматься уж точно заставил.
И когда юный самодержец встал, чтобы попрощаться, Дионисий, приподнявшись на локте, перекрестил его:
– Бог с тобою, великий государь, и чудотворец Сергий в помощь, дабы постоял за русский народ и веру христианскую. Чую, любишь ты подданных, так будь же нам истинным отцом, крепи державу, и да пребудет с тобой благодать Господня!
***
Зимой Москва встречала вернувшегося, наконец, из польского плена митрополита Филарета. Вместе с ним прибыли боярин Василий Васильевич Голицын, думный дьяк Фрол Луговской, боярин Михаил Борисович Шеин и еще с десяток важных персон. Им устроили пышную встречу, но царский пир Петр давать не стал: он помнил, что в реальности Филарет стал патриархом, и не хотел допускать этого. Поэтому ограничились лишь торжественным въездом в город.