Младенца на трон!
Шрифт:
– Слушаю, батюшка.
– А в Оскол послать отряды, дабы находили руды промеж ним и Курском. Призвать туда иноземных мастеров да согнать наших работников, коим наказываю рыть карьеры. А вдоль Печоры-реки искать спрятанный в земле уголь, и окрестных крестьян придать в помощь. А на больших озерах, кои к востоку от Царицы, учинить царские соляные промыслы.
"Ну, держитесь, хитрецы-солепромышленники! Посмотрим теперь, как вы будете цены завышать, устрою вам демпинг!"
Филимон, старательно записывая, с удивлением косился на государя.
– Покамест все, - юный царь облегченно вздохнул и повернулся к Пожарскому: - Ну, а у тебя какие дела учиняются, князь?
– Слава Богу, государь, помаленьку освоился, и теперича, кажись, на любой вопрос твой ответствовать смогу. Минина в помощь взял, Кузьму. Ну, да ты ведаешь, сам же его в думные дворяне возвел.
– Ну да. А что бояре меж собой сказывают? Не рады, поди, соборному приговору-то? Мятежничать не умышляют ли?
– Не тревожься, батюшка, работу Охранной избы мы изрядно устроили. Вот токмо надобно главу крепкого сыскать, старого-то я прогнал. Все бояре на виду. Было пару случаев с людями поменьше, дык они уж в Тимофеевской, на дыбе. К тому ж, сторожатся бояре-то. Войска верного токмо нашего регулярного уже боле двадцати тыщ собрали, да опричь еще Маржеретовы наемники.
– А Шереметев? Злобствует, поди?
– И над Федором Иванычем пригляд есть. Вроде как тихо сидит, воду не мутит.
– Что ж, добро, - кивнул Петр.
– Ты, Дмитрий Михалыч, вот чего: учини-ка в избе Охранной особый разряд да направь с него людей в закатные страны. Пущай там об их политике выведывают, а другие - про Русь слухи добрые распускают, мол, то да это у нас хорошо.
"Первые шаги будущего КГБ", - мысленно улыбнулся он.
Князь кивнул, соглашаясь, но тут влез Воротынский.
– Такое, великий государь, попервоначалу б на Москве проделать. Чтоб везде своих людев иметь. Бояр, опять же, от бунтов да заговоров отманить, дворян, церковников. Да и ты могешь их умасливать - кого деньгой, кого местом, а кого и страхом немилосердным. А то вон уже…
– Что "уже"?
Боярин обернулся к Пожарскому, во взгляде его стоял немой вопрос. Князь кивнул и поклонился Петру.
– Верно Иван Михалыч сказывает, великий государь. Какие-то смуты ходют среди священников-то, токмо неясно покамест, откудова они. Силимся сыскать.
Петр спрыгнул со стола и принялся задумчиво расхаживать из угла в угол, время от времени порываясь засунуть руки в несуществующие карманы. Филимон, очинявший перо небольшим ножиком, поднял голову и обеспокоенно посмотрел на него. Нож, которым он продолжал очинку, сорвался и резанул по тыльной стороне ладони. Писарь вскрикнул и схватился за руку, из-под его пальцев сочилась кровь.
– Ох, - поморщился Петр.
– Дмитрий Михалыч, вели кликнуть лекаря скорей.
Пожарский шагнул было к двери, но Филимон, вскочив, запротестовал:
– Не пужайся, государь. Не надобно лекаря. Я вон до племянника дойду, он тут супротив дворца, на Чудовом
– Ну, ступай, - кивнул царь, а про себя огорченно подумал: - "Эх, даже преданный Филимон иностранным врачам не доверяет".
Он повернулся к государственным мужам.
– И вы ступайте. Устал я.
Поклонившись, те двинулись к двери, а Петр крикнул им вслед:
– И кликните мне рукодельницу какую аль швею.
"Надо же, в конце концов, карманами обзавестись".
***
– Хлеб наш насущный даждь нам дне-есь…
Петр незаметно вздохнул. Как же много времени русские посвящают молитве! Да ладно бы только в домовой церкви, так еще на богомолья приходится ездить. Вчера весь день тряслись по ухабистой дороге до Троице-Сергиевой Лавры, а сегодня спозаранку уже служба. Эх, тяжела доля государева…
Но где же Дионисий? Царь приехал, значит, вести богослужение должен архимандрит. Всегда так было. Петр его помнил, тот был высоким, худым мужчиной средних лет с тонким и очень умным лицом. А сейчас вместо него какой-то седобородый старик. Что это, протест? Бунт? Архимандрит решил показать государю свое отношение к реформам? И как теперь ему, Петру, себя вести? Убеждать, уговаривать? Или ругаться, настаивая на своей царской воле? Как же хреново, когда даже такие мудрые люди не понимают, что он для них же старается. Хорошо хоть, не все такие. Сторонников у него тоже немало.
Он покосился на молившегося неподалеку Филимона. Рука у того была аккуратно перевязана белым полотном, разделенным на полосы. Рядом с писарем стоял высоки тощий юноша в монашеской рясе. Длинные жидкие волосы и редкая бороденка придавали его худому лицу на редкость несуразный вид. Но Петр знал: этот чернец - один из лучших русских лекарей Москвы.
После того, как поранившийся Филимон вернулся от племянника, царь подробно расспросил его о юноше. Писарь поведал немало случаев, когда Тимоха - именно так он называл родича - вытаскивал пациентов буквально с того света. С учетом того, что он лишь недавно обучился, Петр сделал вывод, что у парня природный талан к медицине. И взял его к себе одним из лекарей. Мало ли, что может приключиться, а этим дворцовым гиппократам веры мало.
Между тем служба подошла к концу. Вперед выступил Иван Воротынский и, как предписывал обычай, обратился к священнику:
– Святой отец! Се государь наш, благослови его!
Петр опустился на колени, сложив ладошки, а священник, осенив его крестом, принялся бормотать:
– Мир тебе, православный государь… Благословение Господа нашего…
Когда все ритуалы были закончены, царь тихо спросил его:
– А скажи, отче, где теперича настоятель? По какому резону службу не стоял?